Снова сюда придешь – и я тебя сожму так, что ты треснешь на хрен.
Он даже не потрудился закрыть дверь, возвращаясь к ней.
Но пока я сижу бесполезным комком и начинаю плакать, она тянется через комнату и толкает дверь рукой, так что створка закрывает все, что сейчас случится.
Затем – только звуки ударов, закрытая дверь удаляется.
Я волокусь по наклонному коридору, гонюсь за дверью, пока сквозь трещину еще протискивается свет, и плач в моем горле превращается в крик рипвинга. Во мне поднимается волна гнева, и с ней расту я, я старше с каждой секундой, скоро вырасту и достану дверь, я успею раньше, чем он наконец бросит нас всех, исчезнет из нашей жизни, и это я заставлю его исчезнуть, я убью его голыми руками, в моих руках оружие, мои руки и есть оружие, и густая жижа куда-то утекает, а я бросаюсь на дверь, как болотная пантера, но уже ничего не изменить, она закрыта слишком давно, она тверда, и столкновение отдается во мне, как разряд шокера, и…
Ах, да. Шокер.
Значит, это не дверь, а…
…причал, и я прижался к нему лицом, прилип в луже слюны и крови от того, что прикусил язык, когда упал. Обычное дело после шокеров.
Я закашлялся и подавился комком слизи. Выплюнул, быстро оценил ущерб и тут же пожалел об этом. Все тело стало зазубренной мешаниной дрожи и боли от шокера. Кишки и желудок когтила тошнота; голова казалась легкой и наполненной звездным воздухом. Половину лица, куда пришелся удар прикладом, дергало. Я полежал, собирая себя, возвращая какой-то контроль, затем оторвал лицо от причала и выгнул шею, как тюлень. Короткое, ограниченное движение. Руки были связаны за спиной какими-то ремнями, и я не видел выше лодыжек. Теплый пульс активного биосплава на запястьях. Он поддавался, чтобы не покалечить надолго скованные руки, и растворялся, как теплый воск, если капнуть правильным ферментом, но выбраться из него можно с таким же успехом, как снять собственные пальцы.
Надавив на карман, я не особо удивился. Он забрал «Теббит». Я был безоружен.
Меня стошнило жалкими остатками содержимого пустого желудка. Я опал назад и постарался не влезть в рвоту лицом. Где-то далеко слышались выстрелы из бластеров и – слабо – что-то похожее на смех.
Мимо в мокром прошлепали ботинки. Остановились и вернулись.
– Он просыпается, – сказал кто-то и присвистнул. – Суровый засранец. Эй, Видаура, ты говорила, что тренировала его?
Ответа не было. Меня снова стошнило, затем я умудрился перекатиться на бок. Контуженно заморгал, увидев над собой силуэт. Влад Цепеш смотрел сверху вниз из расчищающегося неба, которое почти прекратило дождить. Выражение на его лице было серьезным и уважительным, и, наблюдая за мной, стоял он совершенно неподвижно. Ни следа его былой дерганости от мета.