Лайла сказала ему правду, почти машинально:
— Сейчас все не так плохо.
— А дети?
— Дети, конечно, на первом месте, как всегда.
Видно было, что он испытал облегчение и был растроган.
Впервые она почувствовала, что он, может быть, хороший человек.
Позже она рассказала мне, что во время беседы у нее дрожали руки и она не понимала почему. Думаю, я знаю ответ. Мне кажется, она стыдилась того, что обманывала старого джентльмена, и одновременно гордилась, поскольку делала для своей страны то, что не стала бы делать для себя.
Oна приехала домой, мечтая поскорее снять стресс, и крикнула:
— Амира?
— Мы здесь.
Амира (с которой я позже познакомился и которая действительно была похожа на диснеевскую Жасмин) и ее приятель сидели на диване.
Теперь у Амиры была новая мечта — иметь элитный салон, предлагающий особенные стрижки по ее дизайну. Мечта ее бойфренда — заведовать коммерческой частью этого предприятия.
Первое, что заметила Лайла, — татуировку на предплечье Амиры.
— Очень мило, — сказала Лайла. — Я не осуждаю. Но ты же обещала, что сначала мы поговорим об этом, и должна тебе сказать, дорогая, что это фигня.
Хорошо это или нет, но она уже не так следила за своим языком, говоря с дочерью. И что странно — а может, и нет, — речь дочери стала гораздо спокойнее.
— Мам, это так круто! Я сама сделала ее: это просто косметика, закрепленная слоем лака для волос. Она не смывается несколько недель, но ее можно соскрести. Я сама изобрела ее. Посмотри в гугле!
— Она может открыть франшизное предприятие, — сказал ее бойфренд, — или получить патент на новое применение продукта!
— Надо же! — сказала Лайла.
В ухе у Гвоздика не было серьги.
— Джерри, что случилось с твоим гвоздиком? Я успела полюбить его.
— Отец попросил вынуть его.
Лайлу так и подмывало сказать: «Отлично». Но она сказала: «Ох уж эти родители!» Дети рассмеялись.
Развязка. Десять месяцев спустя. Куантико
— Он умер, — сказала Лайла по телефону.
— Профессор?
— Да. Я была на похоронах, но наблюдала издали. Народу было не так уж много.
— Такова цена патриотизма, — сказал я без тени шутки.
— Я почти до конца не понимала, как он был счастлив, занявшись мемуарами. Переживая вновь события прошлого, он чувствовал, что его поступки, на которые трудно было решиться порядочному человеку, вполне оправданны. Когда я помогала ему, мы беседовали обо всем на свете — от семейных дел до политики. Я знаю, что он искренне говорил о процветании своей страны. Он хотел, чтобы она стала самым сильным союзником Америки, потому что одинаково любил обе страны и хотел, чтобы они