— Двигай вперед. Потом — суп с котом. Чего ради, приперлись сюда? Деталь, давно брошенная.
— Ладно. — отозвался Грассо: — Сажусь.
Вяземский потянулся к приборной панели перед собой, коснулся перчаткой одной светящейся синим клавиши, другой, сказал с наигранным воодушевлением:
— Ни радиации, ни возмущений — тихо, как в гробу. Давно мертво, если и было активно когда-то. Клиф, слышишь меня?
— Слышу, — отозвался в гермошлеме недовольный голос Роберсона: — Нико прав, сначала надо было платформу…
— Картинку видишь?
— Вижу. Спутник транслирует нормально.
— Ну, мы идем, — Вяземский жестом руки указал Грассо вперед: — Поехали.
«Скат» тихо гудя, слегка приподняв корму, двинулся в проем «Колеса» и через несколько секунд оказался внутри. Прожектора осветили широкий, уходящий в черную глубь коридор, уперлись лучами в стены — гладкие, словно полированные, заигравшие зелеными и синими бликами.
Углубившись внутрь «Колеса» на двадцать метров, Грассо прекратил движение «Ската» и, не поворачиваясь к Вяземскому, спросил:
— Сажусь?
— Клиф, что со связью?
— Пока что порядок.
— Садись, — приказал Вяземский.
Зависший в пяти метрах от поверхности «Колеса» «Скат», плавно опустился вниз, слабо качнулся, когда лапы-амортизаторы нашли опору. Корабль замер.
— Все, — Грассо смотрел перед собой, сквозь лобовое стекло кабины в глубину загадочного коридора: — Что с двигателями?
— Гаси.
Гул двигателей стих.
Грассо отпустил серебристый, с горящими индикаторами по краям штурвал, и тот с тихим жужжанием втянулся в приборную панель, освобождая пилоту пространство для выхода.
Под серым потолком кабины загорелись бело-матовые световые панели.
— Будешь здесь, — проговорил Вяземский, поднимаясь с кресла: — На всякий случай.
Но Грассо уже встал, боком протискивался в своем скафандре между креслом пилота и штурвалом, ответил без выражения:
— Кто тебя за ноги оттуда вытаскивать будет, если что?
— Нико…
— Или идем вместе, или улетаем.
Они шагнули к люку шлюзовой камеры — Грассо впереди, Вяземский за ним, каждый вынул из боковых ниш в стене белые чемоданчики переносных лабораторий.
Грассо открыл серебристый, с маленьким круглым иллюминатором люк, и они вошли в шлюз.
— Это исторический момент, Нико: — говорил Вяземский, опуская прозрачное стекло гермошлема.
Он закрыл люк в кабину, осмотрел скафандр напарника:
— Готов?
— Да.
За стеклом гермошлема на него смотрело равнодушное лицо Грассо.
Зашипел, откачиваемый из шлюза, воздух.
— Исторический, — сказал Грассо и его голос зазвучал в гермошлеме Вяземского: — Момент… Никуда не лезь. Выйдем, осмотримся.