— А вы меня не обманываете?
— А разве мы похожи на обманщиков?
— И я полечу в космос? К другим звездам?
— Да, Сережа, полетишь.
Его грудь охватило непонятное удушье, словно он разучился дышать.
Улететь отсюда — далеко-далеко, туда, где все будет хорошо и просто, где не будет уныло-падающего снега за окном, на который он зимой мог подолгу смотреть, сидя на подоконнике в коридоре у спортзала, где бесконечный, осенний дождь не станет размывать мир и краски. И где он никогда не будет одинок. Перед его глазами, как будто начал разворачиваться другой, прекрасный и таинственный мир, удивительный и сказочный.
— Я полечу, — почти шепотом говорит он ей: — Я согласен.
— Хорошо. Там на корабле, на «Страннике», будут еще дети вместе с тобой. Вам не будет скучно, Сережа. И у вас будут родители.
Он непонимающе смотрит ей в лицо, спрашивает:
— Родители? У меня нет родителей.
— У тебя будут родители, Сережа, как и у других детей. У тебя будет мама и папа. Там.
И тогда он понял, что правда — сказок не бывает, и чтобы что-то получить, придется отдать свое — дорогое. Навсегда.
Мама.
Он не помнил ее лицо, не помнил ее голос, но он помнил любовь, исходившую от нее. Это было очень давно. В памяти остался отпечаток прошлого, из образов и чувств. Было много солнца, он стоит на асфальте, а вокруг него толкаются голуби, и солнечный свет играет на их перьях — синим, зеленым, голубым. Они шуршат крыльями и издают довольное — «у-ур, у-ур, у-ур», а мама что-то говорит ему тихо и ласково, вкладывая в его маленькую руку хлебные крошки, которые он бросает голубям. И мамина любовь — ясная и близкая, словно обволакивает его теплом, устраивает весь окружающий мир добротой и лаской. И мир ясен, а он в этом мире свой…
Он помнил ее любовь.
Она любила его.
Ее и отца уже давно нет в живых.
Отца он не помнил совсем, только его крепкие руки, державшие его высоко-высоко…
— Нет, — колючий, горький ком, возник в горле, сдавил.
— Сережа… — Алла Васильевна подошла к нему.
Новый чудный мир рушился и осыпался осколками, как разбитое стекло. Сказок не бывает.
Он смотрит в пол, на залитый солнцем паркет, и слезы наполняют глаза, упрямо насупившись и стыдясь того, что не может удержать слез, он повторяет хрипло и злясь:
— Нет!
Пусть будет унылый снег, пусть идет бесконечный дождь, но он не откажется от нее, не предаст маму.
— Я не полечу. Останусь тут…
И он слышит голубиное «у-ур, у-ур», и словно его мама стоит рядом с ним, а вместе с ней тот далекий правильный и добрый мир…
Воспоминания давно ушедшего прошлого пропали.
Словно их выключили — исчез механический, холодный, бесчувственный взгляд, его мысли оттаяли и ожили.