Император под запретом. Двадцать четыре года русской истории (Либрович) - страница 16

По приказанию Миниха, его адъютант Манштейн с отрядом солдат направился ко дворцу, в котором жил Бирон, и пробрался в спальню спавшего глубоким сном регента. Услыхав шум, Бирон проснулся, соскочил на пол, а когда солдаты, по приказанию Манштейна, подошли взять его, он стал кричать, обороняться, отмахиваться кулаками направо и налево. Тогда солдаты повалили его на пол, заткнули ему носовым платком рот, связали руки, закутали в одеяло и вынесли в караульню. Здесь набросили на него солдатскую шинель, посадили в карету Миниха, куда сел с ним офицер, и повезли в Зимний дворец.

Ребенок-император в это время спал. У его кроватки стояла трясущаяся от страха и волнения Анна Леопольдовна, рядом с ней — фрейлина принцессы Юлиана Менгден, поодаль — принц Антон-Ульрих, только что проснувшийся и лишь теперь узнавший о намерении свергнуть Бирона, так как его не сочли нужным посвящать в тайну заговора. Все они дрожали при мысли, что затея Миниха может не удасться и тогда им всем угрожает ужасная месть со стороны Бирона.

Но вот, в шесть часов утра, в спальню вошел Миних и заявил, что преображенцы благополучно исполнили данное им поручение, не пролив даже крови, и что Бирон арестован.

Не медля ни минуты, устроили тут же небольшое совещание, решив отправить Бирона (которого держали пока связанного в караульне дворца) в Александро-Невский монастырь, а на следующее утро отвезли его под конвоем верных Миниху преображенцев в крепость Шлиссельбург.

Вслед за Бироном, в ту же ночь, арестовали и всех его главнейших сторонников и приверженцев.

Петербург ликовал. Девятого ноября 1740 года, в тот день, когда стало известным, что ненавистный всем Бирон устранен от власти, арестован, что кончилось его владычество, — столица была иллюминована.

Переворот произошел так быстро и так неожиданно, что никто вначале не хотел верить. К дворцу хлынули толпы народа, громко и восторженно выражая свою радость.

Никто не жалел жестокого и надменного временщика — человека, совершенно случайно достигшего почестей и знатности, «выскочки-иностранца», как называли ненавистного курляндского герцога. Народ плясал на площадях, незнакомые люди, встречаясь на улицах, обнимались, как друзья, и плакали — от избытка радости.

«Еще не было примера, — доносил своему правительству в тот же день французский посланник при русском дворе де-ла-Шетарди, — чтобы в здешнем дворце собиралось столько народа и чтобы весь этот народ обнаруживал такую неподдельную радость, как сегодня».

Надеялись и ждали, что новые люди, которые станут во главе управления, заведут новые порядки, что грозная «бироновщина» с доносами, пытками, опалами на невинных людей будет отменена, что жить станет легче в России, что страна вступит в новую, светлую, счастливую жизнь.