-Эйде, которую из них выбрать? – с робостью спросила я у оборотня, вертевшего в руках карту.
-Сколько ходов ты видишь? – спросил Хорвек у меня, прищурившись.
-Три, - ответила я с недоумением, и он негромко хохотнул.
-Волшебство! – пояснил он, увидев, что я озадачилась еще больше. – Я вижу только одну арку. И не смог бы выбрать нужную, даже если бы сумел вернуться на это самое место после неудачной попытки.
-Но если ты видишь одну арку – значит, тебе и выбирать не нужно, - я все еще не понимала.
-Просто тебе привычнее думать, что магия по своей сути – это создание фальшивок, - он все еще щурился, точно надеясь разглядеть то, что от него сокрыто. – Сказки о немых двойниках, умирающих через одну луну, о замках из тумана, о неисчислимых армиях, которые пугали противника, а потом рассыпались на закате прахом… Да, это волшебство. Но его можно разгадать, зная верные приметы. А вот иные чары, напротив, прячут истину, так, что ее не найти. У меня нет выбора – я пройду через ту арку, которую вижу – но на самом деле это будет любая из тех трех, что видишь ты. Поэтому здесь бесполезны ухищрения вроде клубка ниток. Когда перед тобой три входа – ты можешь найти трех рабов, которых отправишь вперед себя, приказав отмечать путь ниткой. Кто из них вернется – тот и принесет весть о правильном пути. Но старые чары хитрее человеческих уловок.
-Ах вот оно что… - пробормотала я, уяснив на самом деле только то, что мне видно больше, чем Хорвеку, но пользы из этого я все равно не извлеку.
Наконец оборотень Эйде уверенно указал нам на крайнюю правую арку, и мы шагнули за ним. Хорвек, по-видимому, испытал что-то вроде головокружения – я видела как он пошатнулся, и подумала, что уж ему-то обидно вдвойне: став демоном, он отказался использовать колдовство; став человеком – перестал его различать. Я знала в прежние времена одного старого музыканта, пальцы которого искривила лютая болезнь, так что он не мог более играть на своей лютне. Через несколько лет несчастный оглох, и хоть иных серьезных хворей у него не имелось – вскорости он умер от тоски, потеряв всякий интерес к жизни. Хоть я сама горланила разве что кабацкие песни, да и то - невпопад, не имея к музыке никакой склонности, однако хорошо запомнила, как быстро угасли глаза старика, и поняла, что иной раз жизнь в человеке поддерживает именно любовь к своему делу.
Наш проводник чувствовал себя все увереннее, и выбирал нужные повороты почти безо всяких колебаний. Иногда он беззвучно что-то шептал, уставившись на карту, как это бывает, когда значение какого-то оборота не сразу дается читателю.