Они замедлили шаг. В зачарованной роще царило волшебство.
– Никогда не видела ничего подобного! – призналась Аннет.
Деревья были вырезаны из картона так хитро, что отбрасывали удивительные тени – драконов, сирен, цветов или ведьм. Если задеть дерево рукой, тени шевелились, как живые, по лесу разлетался едва слышный шорох, словно шепот десятка голосов.
– Эту декорацию тоже сделал Жакемар?
– Вряд ли. Скорее, кто-то из его учеников или внуков. Добрая сказка не в характере старого мастера.
Они достигли края зала и остановились у бумажного дуба. Утомленная Аннет прислонилась к кирпичной стене. Максимилиан встал рядом, оперевшись рукой на стену над ее плечом. Девушка запрокинула голову и глубоко вздохнула. Полумрак и сказочная атмосфера располагали к необдуманным поступкам. В крови все еще бродил медовый дурман. Наверное, именно он заставил ее рассматривать лицо склонившегося над ней мужчины куда пристальнее, чем следовало. Она пыталась понять, в чем кроется его привлекательность. Красавцем его не назовешь: нет ни капли утонченности в его крупных чертах и длинном подбородке. Нос, как у портового забияки. Разве что глаза необычные, да изгиб бровей выразительный. Да еще эти складки у губ… Она уверяла себя, что ей вновь движет интерес фотографа. Пожалуй, будет действительно любопытно запечатлеть его неуловимое обаяние на фотографической бумаге. Жаль, изображение черно-белое…
Будто во сне Аннет подняла руку к виску Максимилиана, быстро коснулась и спросила:
– Почему у вас темные волосы, а баки – рыжие? Если вы отрастите бороду, будете похожи на Рыжебородого Генри.
– Такое часто бывает у мужчин с каштановыми волосами, – ни капли не удивился Максимилиан. – Вы раньше не замечали?
– Никогда.
Максимилиан усмехнулся, и она поспешила переменить тему:
– Мне здесь очень нравится. Такое удивительное освещение…
Разрядить нарастающее напряжение не получилось, потому что Максимилиан прервал ее:
– Ваша кожа светится перламутром, вы знаете? Впрочем, дело не в освещении. Вы и в лучах солнца похожи на весеннюю фею. А таких зеленых глаз я не видел ни у кого. Их красоту не скрывает даже ваше пенсне народной просветительницы.
С этими словами он поднес руку к ее лицу, осторожно потянул за дужку, снял пенсне и неторопливо опустил себе в карман. Жест получился бесстыдно интимным, как будто он не очки с нее снял а, например, блузку.
Его поступок и слова произвели на Аннет нее куда большее впечатление, чем ей хотелось бы признать. «Я как-то неправильно себя веду, – осознала Аннет. – Он решит, что я его поощряю. Но я не хочу его поощрять. Это ни к чему хорошему не приведет. Вон, как самодовольно улыбается. Думает, попалась, наконец, дурочка, в его сети».