— Супружница моя… Женщина она сирая, болезненная, молиться любит оченно.
— А вы не помните: такого-то числа была у вас чудотворная икона?
— Была-с. Это я помню, потому что на другой день дерзостный случай ограбления ее по городу разнесся.
— Вы присутствовали при приеме иконы?
— Нет-с. Не мог-с. По торговому обсуждению был занят. А вы, извините меня, ваше превосходительство, по какому случаю… по какой причине вы меня о сем случае допытываете?
— Сейчас я вам объясню, а пока… вам не знакомо это полотенце?
И Путилин, вынув полотенце, вышитое шелком, развернул его перед удивленным купцом.
— Нет-с… Понятия не имею о сем предмете.
— Кто в вашем доме может заниматься рукоделием? Ваша супруга, конечно, нет?
— Нет-с. А девушка у нее есть. Глаша, та, кажись, затейница по этой части.
— Кто эта девушка, господин Охромеев?
— Сиротка одна. Супруга моя — женщина сердобольная, приютила ее, она у нас пятый год живет… Лицом хоть не вышла, а девушка умная.
— Поведения она безупречного? Баловством не занимается?..
Замоскворецкий воротила даже руками развел.
— Слыхать — ничего не слыхал, а поручиться — как могу? Ноне, ваше превосходительство, народ баловаться начал. Примерно сказать, за дочь свою — и то не ответишь по совести. А все же, в чем дело-то именно у вас до меня?
Путилин, помолчав, вдруг встал и пожал руку толстосуму.
— Вот что, молчать вы умеете?
— Умею-с, когда требуется. Какие же мы были бы купцы, ежели языком звонили?..
— Верно. Ну, так вот что я вам скажу: у меня мелькнуло подозрение, что ограбление ризы иконы могло произойти в вашем доме.
— Что-с?! — даже отшатнулся от Путилина Охромеев. Нет слов описать его изумление, граничащее со страхом, ужасом.
— К… как-с? Что-с? В моем доме… в моем доме ограбили икону?! Да вы как это, примерно: шутите аль взаправду говорите?
— Боюсь, что правду, хотя поручиться тоже не могу, — твердо произнес благороднейший сыщик.
Лицо купца-суконника стало страшно. Оно побагровело, жилы напружились на лбу.
— Что ж это такое?.. Такое поношение… такая поганая мерзость на мой дом… Да я к митрополиту пойду! Да я все власти на ноги поставлю! Да как же это вы так мой дом грабительским называете?
Охромеев хватался за косой ворот рубашки, словно его душило.
— Успокойтесь, голубчик. Придите в себя и слушайте меня внимательно. Я пришел к вам не как враг, а как друг, чтобы избавить ваш дом от гласного позора. Вы — ни при чем, кто же в этом может сомневаться? Но вы сами сказали, что за других ручаться нельзя. А что, если эта самая девица-сиротка устроила эту штуку?
— Кто? Она? Эта девчонка — Глашка?!