— Господи, кажется, идет?.. Да, да, скрип…
Кто-то, действительно, тихо, крадучись, пробирался по закоулкам охромеевского дома к горенке сиротки Глаши, — и вскоре мужская фигура предстала перед ней.
Девушка так и рванулась к нему.
— Ты? Вася, милый мой…
В воздухе уже мелькнули белые худые руки и обвились вокруг мужской шеи.
— Пусти, надоедная. Эк ведь схватывает тебя! — раздался злобный, насмешливый голос.
— Вася! Васенька мой, — забилась на груди вошедшего девушка.
— Вася! Вася! — передразнил ее красавец-парень. — И где только стыд-то твой бабий?.. Говорил ведь тебе: обождать теперь надо свиданьица устраивать, потому что опасно теперь, аккуратность всяческую соблюдать надо. Ну, говори, зачем звала, что важное передать хотела?
— Не сердись, голубь ты мой!.. Ты видел этого противного старика, что у нас загостил?
— Сама знаешь, видел, — угрюмо ответил Вася. — Дальше что?
— А то, что страшен он мне очень… подозрительный какой-то… Сегодня о полотенце говорил.
— О каком? — привстал с края кровати разудалый купеческий молодец.
— Ну, о том… знаешь…
Вася схватил за руку девушку.
— И ты… молчала до сей поры? Ты не упредила? Ты еще меня сюда к себе заманила?
Злоба и страх зазвучали в голосе парня.
— Затем и зазвала, чтобы сказать тебе: бежим, Васенька, бежим!
Тихий смех, полный бешенства, прозвучал в горенке «сиротки».
— Бежим, говоришь? Так… умно придумала… И с тобой, конечно, вместе.
— А то как же? Или меня оставить хочешь? Так ты… того, Вася, не забывай все же, что вместе дела делали, вместе и ответ, участь разделять. Понял ты?
— Как не понять… понял! — злобно усмехнулся тот.
— Тебя ради, ради любви моей к тебе пошла я на это страшное дело. Неужто ты думаешь, что зря я душу свою загубила? Великий грех связал нас теперь на всю, всю-то жизнь, Васенька… Ну, не гляди на меня так страшно… Бежим, Вася! Повенчаемся, а там опосля камни-то сбудем и лихо заживем.
— А ты… ты не подумала, постылая, что бегством сами себя выдадим?
— Постылая? — вырвалось стоном из груди Глаши.
— Да, да, постылая! — исступленно ответил ей в тон красавец-парень. — Побаловался с тобой, а ты, как пиявица присосалась ко мне… Слышь, не люблю я тебя… противна ты мне! Ослобони ты меня от себя!
— Никогда! Лучше убью тебя, лучше руки наложу на себя…
— Ру-ки на-ло-жишь на себя? — вдруг задумчиво, членораздельно произнес Вася.
Какая-то глубокая борьба, по-видимому, происходила в нем.
Он опять встал и подошел к Глаше. Обняв ее сильной рукой, низко склонившись к ней своим вызывающе красивым лицом, он глухо зашептал:
— Слушай. Последнее предлагаю тебе, я уеду на побывку в деревню: ты останешься здесь… Я месяца через два выпишу тебя… тогда мы окрутимся. Идет, Глаша?