— Карета его сиятельства князя В.! — зычно кричал огромный швейцар в расшитой ливрее с булавой.
— Сани ее сиятельства графини С.!
— Карета барона Ш.!
Выкрики шли непрерывно.
К подъезду, ярко освещенному, подкатывали экипажи.
Из подъезда, закутанные в богатые собольи ротонды, шубы, шинели, выходили великосветские гости и, поддерживаемые ливрейными лакеями-гайдуками, усаживались в кареты и сани.
— Пшел! — раздавался приказ, и лошади, застоявшиеся на морозе, дружно подхватывали.
Разъезд затихал.
Все реже и реже сверкали рефлекторы каретных фонарей у подъезда роскошного особняка, и скоро их уж совсем не стало видно.
Разъезд окончился, резная, с зеркальными стеклами дверь закрылась.
В морозной зимней ночи воцарилась удивительная тишина.
Некоторое время еще из окон графского особняка вырывались волны яркого света от золоченых люстр, бра, канделябр, но мало-помалу огни стали притухать то в одном, то в другом окне.
Блестяще-феерическая «иллюминация» вечно пирующего в утонченных празднествах-оргиях российского барства погасла.
Дом-дворец погрузился во тьму.
Но там, внутри этого палаццо, жизнь еще не совсем замерла.
Еще сытые, вернее, пресыщенные, развратные лакеи в своих смешных камзолах и гамашах спешно свершали, доканчивали свою работу: крали объедки и опивки с барских столов и приводили в порядок анфиладу роскошных зал и гостиных, стараясь оставить себе поменьше труда на утро, к которому все должно было принять свой обычный вид.
— Довольно, ступайте спать… В девять часов утра докончите все остальное! — внушительно отдал «ордонанс» тучный, упитанный мажордом.
И все разошлись.
…Графиня встретилась со своим великолепным супругом у дверей своей половины.
— Ах, Надин! Всегда, всегда — царица бала! — восторженно поцеловал он руку жены.
— Но как я устала! Спокойной ночи, впрочем, утра? — томно улыбнулась она, целуя его в лоб.
Вот и ее будуар, такой нарядный, красивый, весь пропахший запахом ее любимых духов.
— Скорей, скорей в постель! До смерти устала!
И, упоенная сознанием своей красоты, молодости, блестящего положения в свете, своим сегодняшним триумфом, она направилась через будуар в спальню.
Но лишь она успела сделать несколько шагов, как вдруг остановилась, вся задрожав и похолодев от ужаса.
— Боже мой… Что это?!
Она пробовала крикнуть, но голоса не было. Она пыталась броситься бежать, но ноги, ее изящные прелестные ножки в бальных туфлях, словно приросли к пушистому ковру ее будуара.
Высокие китайские ширмы, прикрытые развесистыми листьями пальмы, зашевелились, заколыхались и из-за них показался яркий свет двух огненных огромных глаз, напоминающих собой круглые фонари.