Никита молча побрел прочь от их азартных выкриков, от вони, которую распространяла оставшаяся на траве и на Пашке жижа. Огни, крики и лай остались позади. Поскальзываясь и падая, Никита спустился к реке. Выбрался на утоптанную площадку, сел и уставился на воду. Уже светало. Бессильно клонились к воде ивы, над траурной лентой реки смутно белел густой туман.
Потом Никита заснул, свесив голову на грудь. Ему снилась снежная зима и покойный дедушка. Никита был маленький, упакованный в кроличью шубу, а дедушка уговаривал его съехать с детской горки. Улыбаясь, протягивал снизу руки: это же весело, обязательно нужно съехать, а то вырастешь трусишкой… Но Никита почему-то задыхался от страха.
Проснулся он очень вовремя — ноги уже сползли в воду. Никита поспешно взобрался обратно на вытоптанную площадку. Совсем рассвело. У самого берега, там, где ощетинился зелеными остриями стрелолист, вода вдруг забурлила. Из ее мутной толщи медленно поднимался темный округлый предмет. Голова. Потом возникли плечи, потом поднялось все тело, выросла из воды женская фигура, обтянутая белой тканью, не то подвенечной, не то погребальной. Остолбеневший Никита заметил у нее на боку несколько маленьких круглых ранок, отороченных расплывающейся алой каймой. Это Пашка, отверткой…
Фигура шагнула на берег, отвела в сторону волосы, в которых запуталась ряска. Лицо было ровного белого цвета, и только глаза, неподвижно уставившиеся на Никиту, темнели двумя провалами.
— Катя… — почти беззвучно просипел он, вжимаясь спиной в сухую глину.
Когда-то в заброшенной даче номер тринадцать малолетний Никита Павлов играл с приятелями во «вкладыши» и слушал байки о неуловимых зимних взломщиках. Тогда тринадцатая дача была куда целее. Пол еще не провалился, не пахло сырой гнилью, мыши еще помнили людей и не возились так нагло перед носом. И, главное, Никита не лежал тогда этим самым носом в грязи, на земляном полу, со связанными руками. Ноги тоже были довольно туго обмотаны каким-то проводом.
Отругав себя за неуместный обморок на реке — а это, кажется, был именно обморок, — Никита кое-как принял сидячее положение. И увидел в дверном проеме знакомую фигуру. Катя была все в том же странном платье — кровь расплывалась вокруг маленьких круглых ранок. Надежд, что ему все привиделось в алкогольном бреду, не осталось.
Отчаянно захотелось перевести все обратно в понятную, будничную плоскость. Поэтому Никита спросил:
— Как же ты меня дотащила?
— Я как-то папу до дачи дотащила, — пожала плечами Катя. — От самых ворот. Маленькая. А он пьяный и с рюкзаком. То рюкзак тащила, то папу.