Павел слушал старика со смешанным чувством удивления и радости за него. Он никогда не предполагал, что Яков Семенович, да и кто бы то ни был, мог так разумно, так правильно и хорошо организовать жизнь в семье. Для такой семьи действительно стоит работать, — думал он.
Он договорился с Яковом Семеновичем, что тот завтра придет на стройку, а Павел поможет ему оформиться в бригаду.
Старик с трудом, нетвердо ступая, пошел к двери.
— Нельзя мне пить, — сказал он. — Даже нюхать нельзя. Слишком много было выпито, когда по морям ходил. В Голландии — джин, в Британии — портер, в Америке — виски, под Южным Крестом — ром. Плохо мне, Павлуша… Плохо мне, Павлуша. Тоска у меня…
Павел больше чем на час опоздал к Софье. Не мог же он так спровадить старика. Теперь он очень спешил. В лифт он не сел, а быстро прошмыгнул мимо лифтерши и — вверх по лестнице, через три ступеньки, чтобы не встретиться с кем-нибудь из Вязмитиных. Особенно с Марьей Андреевной.
Фр, фр, фр — поскрипывали на ступеньках его новые ботинки.
— Что же это ты так опоздал? — недовольно спросила его Софья. — Скоро придет Олег Христофорович.
— Так получилось, — ответил Павел. — Не мог раньше. — Ему не слишком хотелось встречаться с мужем Софьи. — Тогда я пойду…
— Зачем же? Он пообедает и уйдет. — Софья прищурилась так, что ее длинные ресницы сомкнулись, и презрительно сложила свежие губы: — На совещание.
Незадолго до прихода Павла она мыла голову. Волосы еще были чуть влажные.
— Соскучилась, — сказала она, прижимаясь к Павлу, часто и горячо дыша у его груди.
Павел собирался ответить, но так и не сказал ничего, а только успокаивающе погладил ее по голове.
С испугом он вдруг увидел, как под его рукой седеют волосы Софьи. Что это? — подумал он.
— Что это? — вырвалось у него.
— О чем ты? — спросила Софья.
— Да нет, я ничего.
Очевидно, это я их раздвинул, а у нее вся седина спрятана, — подумал Павел. — Не может же быть…
Софья отошла от него, стала по другую сторону стола. В передней щелкнул замок. Олег Христофорович рассеянно поздоровался с Павлом, так, словно прошло несколько часов, как расстался с ним. Затем поморщился и, как бы извиняясь за гримасу, поднес ко лбу руку и пожаловался на сильную головную боль.
Павел стал выражать сочувствие, преувеличенно и неестественно, сам стыдясь этого. Между прочим, он сказал, что у него ни разу в жизни не болела голова.
— У дятла тоже никогда не болит голова, — потирая виски, серьезно сказал Олег Христофорович.
— Почему? — глупо спросил Павел.
— Не знаю. Очевидно, такая крепкая голова. Ведь как долбит деревья.