Человек может

На этой улице он был единственным человеком, обутым в кирзовые ботинки на тонкой резиновой подошве. Снег поскрипывал под ногами. Он не представлял себе, что всё — и дома, и трамваи, и доска с афишами — так ярко окрашено. Он шел быстро, с удовольствием ощущая, как на разгоряченном лице тают снежинки.

Навстречу шла старушка в толстом клетчатом платке. Она посмотрела на его ботинки, на белые нитяные носки, на серый ватник-телогрейку, на ушанку, отделанную серым, как скатавшийся войлок, искусственным мехом, улыбнулась понимающе и сочувственно и посмотрела вслед.

Человек в добротном коричневом пальто и мягкой шляпе вел за руку девочку лет четырех в белой козьей шубке и белом козьем капоре.

— Папа! — прозвенел ее голосок. — А я знаю, почему снег скрипит.

— Почему?

— Это микробы пищат. Когда на них наступают.

— Кто тебе это сказал?

— Я сама знаю. Нам в детском саду показывали микробов. Растопили в тазике снег, и они такие черненькие в водичке. Поэтому снег нельзя кушать…

Павел обогнал девчушку, заглянул ей в лицо, в ее серьезные глазенки и пошел дальше к трамваю.

Им было очень весело, этим парням и девушкам. Они вошли в трамвай на следующей остановке. Их было немного, но казалось, что они заполнили весь вагон. Они смеялись и громко переговаривались.

— А профессор-то Порайкошица как грохнется! — рассказывал парень в спортивном костюме и вязаной шапочке.

И все смеялись.

— А я ему говорю, что вот так же я у вас на зачете провалился.

И снова смех.

— Я ему говорю — купите сначала «снегурочки».

Хохот.

— Очки отъехали от него за двадцать метров.

Удивительно красивая, тоненькая, как лозинка, девушка смеялась до слез.

Студенты ехали на каток.

Павел нахмурился. Радость уже прошла. Сейчас нужно было все решать. Уж слишком неожиданно его выпустили.

В тюрьме было хорошо. Он был на своем месте, с ним считались. В камере было сорок два человека, и каждый знал, чего стоит он, Павел, и Павел знал каждого. Сытно кормили.

Сейчас все нужно было начинать сначала. Но что было делать? Вернуться в Чернигов, где его никто не ждал, где у него никого не было? Или попробовать пристроиться тут? Но где? И как?..

Он вышел из трамвая на площади Богдана Хмельницкого, обошел вокруг памятника, силясь рассмотреть занесенное снегом лицо гетмана, и направился по улице Свердлова к Крещатику.

Его привлекла реклама кинотеатра.

«Пойду пока в кино», — решил он.

Все действие кинокартины происходило на курортах Крыма и Кавказа, словно у людей не было никаких забот. Только купаться в море по утрам и ходить в рестораны вечером.