— Октавия, сестра Августа… От Марка Антония у нее две дочери, обеих зовут Антониями. Младшая вышла замуж за Друза и родила от него Германика, Ливиллу и Клаудия. После смерти Друза она больше не выходила замуж, а посвятила себя семье. Она приняла на себя заботу и о других детях Марка, не так ли? Клеопатра Селена была при Октавии, пока Август не выдал ее замуж за Иубу. Александр Гелий… — Она замолчала.
— Александр Гелий, — продолжила Клеопатра, — тоже был при Октавии, а потом жил у Антонии как сводный брат и гость. Говорят, Друз его не любил. Вскоре он уехал в Мавританию, к своей сестре и ее мужу. Но перед этим от него забеременела одна из служанок Антонии. Она умерла при родах, и моя добродетельная тетя Антония взяла меня к себе. Она, как всегда, заботилась обо всей семье.
На лице Прокулы появилось подобие улыбки.
— Колонна храма, — пробормотала она, — matrona patriae. Если бы Катон[29], защитник республиканских добродетелей, родился бы женщиной, то мы знали бы, кем была Антония в своей прежней жизни. А ты… как получилось, что ты при том воспитании, которое она тебе, несомненно…
— …дала, — сказала Клеопатра. — Но, получив такое воспитание, я могла быть только весталкой[30] или проституткой. Тогда я бежала. Лучше быть проституткой в Канопосе, чем весталкой в Риме. Прежде всего я хотела избавиться от… того окружения, где за всеми следили, в котором каждое сказанное слово передавалось Ливии Августе.
— Это было действительно так ужасно? — Теперь Прокула уже не говорила ледяным голосом. Напротив, ее голос звучал почти сочувствующе.
— Да, для тех, кто был в непосредственном окружении императора, это было невыносимо. Тем более что Антония не была любимицей Ливии.
— Я знаю, и боги это тоже знают. — Кривая улыбка исказила лицо Клавдии. — Друз, блестящий и любимый брат мрачного Тиберия… Любимец Августа. А потом, получив ранение, он слег… И умер, после того как Ливия прислала к нему своего лечащего врача. Так поговаривали, ведь Ливия хотела видеть императором своего старшего сына Тиберия. После этого Август мечтал усыновить Германика, сына Друза, такого же блестящего, как и отец. Я слышала, будто Ливия убедила его, чтобы он заставил Тиберия усыновить своего собственного внука, и Тиберий стал императором… Знаешь ли ты кого-нибудь в пределах ойкумены, у кого есть больше оснований ненавидеть Ливию до смерти?
Клеопатра на мгновение застыла, пораженная. Потом медленно, подбирая слова, ответила:
— Одна из добродетелей Антонии — неумение ненавидеть.
— Однако вернемся к тебе. Я почти могу тебя понять. Побег? О да, прочь от Ливии, этой черной паучихи-убийцы, которая высосала все соки из Рима, чтобы сделать своего сына императором.