— Проследи за ними, — прошелестела она.
С этими словами покойница просочилась сквозь крышу кэба и была такова.
Они не стали брать кэб, как никогда не брали его по воскресеньям, и пешком направились на вокзал. Там они купили билеты и сели в поезд. Но ехали они вовсе не в Бейсуотер. Я села в тот же поезд, в вагон третьего класса, следующий за тем, где ехали Снэгсби. Мы покинули Лондон и направились на юг, в сторону Сассекса.
Они сошли в городке под названием Арундел. Пешком пересекли весь городишко, не останавливаясь. Прошли по короткому каменному мосту. И двинулись дальше по единственной дороге, ведущей из города. Я была великолепна. Не девочка, а тень, еле заметно скользящая за ними. Когда Эзра останавливался вытереть вспотевший лоб, я пряталась за деревьями. Когда мамаша Снэгсби хоть чуть-чуть поворачивала голову, я бросалась в высокую траву и замирала. И всё время оставалась восхитительно незаметной!
Каждый раз, когда у дороги показывался деревенский дом, я ожидала, что туда-то и направятся Снэгсби. Но всякий раз ошибалась. Они поднялись на невысокий холм, заросший травой и полевыми цветами. Из-за холма виднелся шпиль церкви. Мамаша Снэгсби и Эзра принялись собирать большой букет, один на двоих. Потом, ссутулившись, старики вошли в ворота церкви.
Рядом был дом священника, окружённый низкой каменной оградой, и я легко перемахнула её. Перебежала довольно-таки запущенный дворик. Залезла на следующий забор и оказалась всего в десяти шагах от Снэгсби. Мы были на кладбище. Я пряталась за углом усыпальницы, украшенной мраморными изваяниями ангелов. Снэгсби стояли перед маленьким белым надгробием. Надпись мне было издалека не разобрать.
У могилы стояла каменная ваза с увядшими цветами. Эзра выбросил их. Принёс воды из колонки неподалёку. И поставил в вазу свежие цветы, которые они набрали на холме. Мамаша Снэгсби достала из сумки тряпку и бутылку с какой-то жидкостью и принялась протирать надгробие.
Не знаю, сколько времени так прошло. Покончив с работой, старики присели по сторонам могилы. Они не обменялись ни словом. Плечи мамаши Снэгсби вдруг задрожали. Чуть заметно. Может быть, она плакала. Когда она успокоилась, Эзра поцеловал свои пальцы и приложил руку к надгробию. Мамаша Снэгсби этого делать не стала. Она наклонилась и прижалась к могильной плите щекой. И надолго замерла так.
Потом они собрали свои вещи и пошли обратно. Когда они уже почти спустились к подножию холма, я подошла к той самой могиле. Надгробие сияло в лучах солнца как новенькое, но цифры на нём открывали правду: плиту установили тридцать лет назад. И когда я прочла, кто похоронен под этой плитой, сердце моё пустилось в галоп. То, что поведала надпись, меняло всё.