Он бежал даже тогда, когда все стихло сзади; бежал долго, приученный не доверять ложной тишине. Он уже ничего не чувствовал и не замечал. Где-то под темной оболочкой бесчувствия бился инстинкт, и только один он руководил теперь каждым его движением.
В лохматой, изодранной, окровавленной фигуре, с безумно выпученными глазами, немыслимо было узнать того, кто еще недавно, с широкими идеями в душе и довольством в теле, важно восседал в единственном шезлонге шхуны «Тереза».
И вдруг голос далеких предков, голос старого, как мир, инстинкта, живущего в крови, заставил его остановиться. Он стоял на краю базальтовой стены, у края пропасти. Рука его без дрожи сжимала гибкий качающийся ствол в то время, когда ноги уже скользили по гладкому искрящемуся камню.
Ночь настороженно вслушивалась в шорохи тьмы. На громадной глубине внизу чернели в первозданном хаосе водруженные временем глыбы скал Белые клочья между обломками вторгались в мозг смутным нам» ком о клокочущей, рвущей камень в бессильной злобе яростной реке. Серые тени, разбросанные вдоль скал, казались отсюда жалким кустарником. Это были рощи колоссальных баньянов. А дальше — беспредельная, неохватная полоса черноты. Это джунгля, — суровая, мрачная джунгля, окутанная ядовитым миазмом лихорадки, — джунгля, жутко и злобно замершая в сонных объятиях мрака.
Гарленд слегка приоткрыл воспаленные глаза. Тихий крик — не то стон, не то клич радости — вырвался из его груди. Неведомое сияние коснулось его глаз. Снопы лучей опутали его, закружили, вырвали из дьявольского кольца зарослей и вознесли в бесплотный мир играющих красок, света и теней.
Что это было? Действительность? Бред? Безумие?
Нет, это не было безумие! Это могло быть и бредом. Нет… нет… Это была действительность, непонятная и чарующая явь, открывшаяся глазам измученного, полумертвого смертного.
IV.
ОЗЕРО.
Палящее око солнца злорадно ухмылялось в зените. Над беспредельными пространствами джунглей струились тяжкие волны зноя. Безоблачное небо светлело и обесцвечивалось, впитывая в себя густые струи земных испарений. Движение и шум — верные спутники жизни — исчезали, словно смытые потоком беспощадного, нестерпимого жара. День тропиков был еще молод. Так вот где — источник чудесного сияния, думал Гарленд.
Под его ногами, поблескивая серыми струями застывших лавовых потоков, сползал в глубь кратер вулкана. Громадные фумаролы, слабо дымясь, рассекали по радиусам изрытую временем, тускло блестящую стену совершенно голых склонов.
На дне кратера, окутанное странным серебристым сиянием, застыло зеркало озера. В его центре чернел грубыми изломами скалистый выступ и на нем крепко прилепившееся одинокое цилиндрическое строение. Будто башня, старинная, уже кой-где задетая временем.