– Вуд, – позвал я. – Неси еду, хоть что-нибудь, а то он прямо тут помрет и рассыплется.
Хозяин бара принес нарезанное сало и сыр с лепешкой. Удивительно, но даже умирающий от голода Химик держал лицо: откусывал еду маленькими кусками и тщательно прожевывал, лепешку ломал, аккуратно запивал пивом.
Я опустил АК, но Полковник по-прежнему держал Химика под прицелом. Царило гробовое молчание, каждый думал о своем. Алеша посерел от стыда, все-таки ему явилось напоминание о предательстве. Полковник, видимо, взвешивал все за и против, как и я. Полностью доверять Химику я не смогу никогда.
– Объясни, что тебя связывало с этими людьми, – спросил я, когда Химик съел последний кусок лепешки.
– У меня лейкоз. Представь, бродишь ты по Зоне в поисках панацеи… Не бродишь даже, ползаешь, доживаешь последние деньки, и тут появляется человек, который помогает тебе бескорыстно. Причем Иггельд не только мне помог, большая часть тех, кто там живет, его пациенты. Их приговорил большой мир, и они верны Иггельду безо всякого внушения. Темные делишки он проворачивает совсем с другими людьми. Зачем ему это, понятия не имею, возможно, он псих, одержимый сверхценной идеей. Сам не знаю, чем именно он одержим, жаждой власти или совершенствованием мира. От приближенных он прячет тайную часть Института, как и темную сторону своей души. Такая история, Пригоршня.
Получается, он не соврал о болезни. Отсюда такие перемены в характере и апатичность. Вроде все складывается, и убивать его уже не так сильно хочется. Просто врезать хорошенько пару раз, и хватит. Или он опять выкручивается? Я внимательно посмотрел на Химика, словно мог прочесть ответ на его лбу. Его честный взгляд – не показатель, Химик всегда работал на себя и свои интересы, соврать ему, как два пальца об асфальт.
Вопрос в том, насколько наши интересы совпадают сейчас. Снова вспомнился пузырек со смертельной сывороткой правды, в прошлый раз я пожалел Химика, теперь… Все равно ведь ему помирать.
– Что думаешь? – спросил я у Полковника.
Тот продолжал целиться в Химика, ни мускул не дрогнул на его лице.
– Очень странная история, – проговорил он. – Если бы кто-то рассказал мне такую историю в большом мире, я подумал бы, что барон Мюнхгаузен воскрес. Теперь, право, не знаю, что думать, слишком все чудно и не подлежит проверке. Особенно настораживает пункт, что Иггельд его вылечил, а он теперь жертвует жизнью ради нас.
Химик запрокинул голову, ударился затылком о стену пару раз:
– Раньше я лечил себя «ведьминым когтем», но он помогает временно, и больше его использовать нельзя, я умру. Арт, который я собрал, способен меня вылечить. Он способен поставить на ноги любого неизлечимого больного. Так я думал еще недавно. Теперь известно, что да, может, но такой человек лишается воли и становится подконтрольным Иггельду, – он закатал рукав и показал такой же браслет, что у меня. – Тех, кто ему дорог, он бережет, ему, видите ли, важна личность… Пригоршня, что именно тебя настораживает? Чему ты не веришь?