Надо отдать должное, Ганн не дурак. Думал встретить обычного гопника-отморозка, который двух слов связать не может, не говорит, а блеет, но Ганн таким лишь прикидывается, соображает он хорошо и говорит складно.
– Чего-чего… Владеть умами сталкеров, а значит, и Зоной. Раньше они локально действовали, потому не все у них под контролем. Но скоро всех в Зоне накроет. В любой момент может накрыть, потому я с браслетом. Представь, когда каждый будет служить новому хозяину? Да-да, и вы тоже. Даже не заметите, как свихнулись.
Воцарилось молчание, снизу доносился хохот Винсента, билась в стекло огромная черная муха. В маленькой головке Ганна происходила мозговая деятельность. Он взвешивал за и против.
– Ладно, – он встал, опершись на стол обеими руками, навис надо мной. – Если честно, я тут засиделся, да и пацаны тоже. Рисковать шкурами мы не собираемся, ты, наверное, гонишь, в такое никто не поверит: черный властелин хочет поработить тебя, открой свой разум! Сам понимаешь, как бредово звучит?
– К сожалению, да, бредово…
Я собрался сказать, что когда-то и мысль о том, что нацисты на нас нападут, казалась бредом. И что Союз рухнет… Но он меня перебил:
– Ты мне нравишься. А еще хочется глянуть, как твой старик сюда дошел и не подох, потому согласен сопроводить тебя до Института и даже слегка вооружить, а дальше – сам, мы в сторонке подождем. У тебя есть план, как брать Институт? И вообще, где он? Что-то я ни о чем таком не слышал. У вояк есть логово на востоке, поблизости вроде ничего.
Какое слово знает – «сопроводить».
– Они маскируются, я не знаю, где он.
Ганн загоготал, рухнул на стул, чуть его не сломав. Отсмеявшись, сказал:
– Ну ты гонишь! Пойди туда, не зная куда…
– Хотел у тебя спросить, думал, ты всю Зону держишь, – блефанул я.
Лесть возымела действие, Ганн раскинул руки и пробасил:
– Не всю. И не я ее, а она – меня. Н-дааа… Ну и дело ты затеял. Вдруг того Института вообще нет, раз он поблизости, а я ничего о нем не знаю?
Взгляд его налился свинцом, он нажал кнопку на столе и пробасил:
– Винс, зайдите ко мне, надо перетереть.
Все это мне теперь крайне не нравилось. Говорят, перед смертью жизнь проносится перед глазами – ничего подобного. Чувствуешь себя оборванной струной и отказываешься принимать правду. Самое ужасное – я ведь не имел права так рисковать, кто позаботится о моей семье? Допустим, Табишев, но…
На самом-то деле ничего страшного! Если я умру, им ничего не будет угрожать. Своим сумасбродным поступком я подверг их жизни опасности.
Дверь распахнулась, и к боссу устремился Винсент, напоминающий взявшую след ищейку. На лбу у него было написано: «Мне пох на мораль и принципы». Тип, скользнувший следом за ним, мне не понравился больше, чем Винс и Ганн вместе взятые. Узкое лицо, цепкие глаза с опущенными веками, взгляд тяжелый, как могильная плита, никак не сочетающийся с приподнятыми у переносицы бровями, делающими выражение лица страдальческим. Тонкий нос, полумесяц рта. Одет он был в рубаху цвета хаки с длинными рукавами и камуфляжные штаны. Давно не стриженные волосы кудрявились и торчали во все стороны.