Основная политическая проблема становления посттоталитаризма на территориях прежнего СССР и всего «соцлагеря» – это обретение новых модусов воплощения суверенитета правящими бюрократическими элитами после того, как они в своих интересах, определяемых борьбой за ресурсы, пошли на ликвидацию «централизаторского» коммунистического аппарата и под антикоммунистическими лозунгами трансформировали прежние административные отношения внутри единой системы в отношения межгосударственные. От новых паттернов суверенитета на этих территориях, и особенно от выбора между парадигмами «суверенитета факта» и «суверенитета признания», зависит будущее не только этих режимов и оказавшегося под их властью населения, но в значительной степени и того «цивилизованного мирового сообщества», частью которого эти режимы себя неутомимо провозглашают.
В данном отношении оказывается полезным вернуться к статье о суверенитете А. Бурачаса, в дискурсивных парадоксах которой можно усмотреть зародыши тех тенденций, каковые сейчас начинают обнаруживать себя в политической практике. Запомним, что литовский автор определил суверенитет через «совокупность полновластия нации и прав, гарантирующих независимость личности». В каком смысле употребляет этот автор лексему «нация», видно из следующего контекста: «Суверенитет нации является основой для суверенитета народа, сложившегося на определенной исторической территории… Суверенитет народа предполагает согласование естественных и неотъемлемых прав основной нации на сохранение и развитие своей культуры и самобытности с принципом обеспечения гражданских прав и культурного самоуправления всех проживающих на данной территории национальных и этнических групп» [Бурачас 1989: 520].
Здесь «нация» берется в первую очередь как субъект культуры. Поэтому речь, очевидно, идет о нации-этносе, а не о нации-государстве. Показательно, что Бурачас вовсе не пытается опирать националистический паттерн на демократический принцип народного волеизъявления. Суверенитет народа вторичен по отношению к суверенитету «основного» этноса и может быть только надстроен над последним, дополняя его идеей гражданских прав и культурного самоуправления остальных «национальных и этнических групп». Основа государственного суверенитета – сродство этноса и его земли. Еще отчетливее та же мысль выражена в упомянутом сборнике Литовской АН, где в материале, подготовленном комиссией во главе с академиком Ю. Пожелой, утверждается: «Всякому народу от рождения принадлежит его природная среда (территория)… Колониальные притязания на природную среду любого народа являются незаконными» [Демократическая перестройка 1989: 40]. Почти что мифологический мотив рождения «из земли» народа-автохтона. В обоих определениях, и Бурачаса и Пожелы, суверенитет творится из не требующего внешнего признания «факта» «кровной» связи этноса и его среды, то есть собственно факта национальной воли.