Утверждаемый тем самым субъект национальных интересов есть конструкт определенного мировидения и мироописания. Он во многом подобен гоббсовскому Левиафану, но с одной важной деталью: как субъект «интереса нации» Левиафан из простого интегратора, подчиняющего обитателей государственно оформленной территории некоему «конституционному» в широком смысле распорядку, превращается в персонажа с собственной игрой в мире, стремящегося обеспечить наилучшие условия в этом мире для себя самого и для тех, кто отождествляет свою судьбу с его игрой – в своеобразного Героя-Левиафана. Национальные интересы есть именно интересы этого условного персонажа, программу активности которого разрабатывает определенная как формальная, так часто и неформальная элита.
Можно утверждать, что только с момента, когда элита начинает усматривать свое назначение в своеобразном имитационном моделировании процесса принятия решений и претворения их в жизнь этим постулируемым тотальным персонажем, она самоопределяется как «национально мыслящая элита». Отношения между «национально мыслящей элитой» и интегративными структурами, бюрократией изменчивы: в отдельные моменты эти структуры могут резко критиковаться теми или иными группами элиты с точки зрения несоответствия деятельности режима «подлинным интересам» Героя-Левиафана, как они понимаются этими группами. Однако в конечном счете сюжет, развиваемый дискурсом «национально мыслящей элиты», провозглашая существование, цельность имиджа и целесообразную активность субъекта национальных интересов, обслуживает статус бюрократии как социофункциональной подсистемы, хотя совсем не обязательно – ближайшие интересы ее наличной генерации. Ясно, что «национально мыслящая элита» по своим установкам неоднородна, да притом лоббируется общественными кругами с различающимися сепаратными запросами. Однако интересы, отстаиваемые разными группами элиты, неизменно подаются в виде интересов Героя-Левиафана, как бы борющихся в его «сознании». Тем самым любая современная полемика внутри элиты оказывается для будущих ее поколений своего рода конфликтом мыслей, интересов и целей моделируемого элитой персонажа («нация перед выбором»), а программы элитных групп – этакими спорящими об «истинном выборе» голосами его «менталитета». В частности, возобладавшая на какое-то время программа, будучи затем отвергнутой, легко оказывается представимой как голос «лживых советчиков» или «бесов-искусителей», сумевших направить Героя-Левиафана по ложному пути: так посткоммунистический российский режим трактует большевистский курс и, видимо, сходным образом последующее руководство оценит либертарианскую программу, доминировавшую в первой половине 90-х.