Особый вопрос – внутренняя, прежде всего социальная политика, обосновываемая посредством дискурса национальных интересов. Очевидно, что тотальность Героя-Левиафана, символически синкретизирующая жизнедеятельность человеческой популяции с функционированием режима власти, означает возможность широчайшего распространения области государственных интересов, включения в нее самых разных сторон жизни людей. Хозяйство, образование, здравоохранение, планирование семьи – становятся объектами прямого государственного воздействия и попечения, обеспечивающих интегральность имиджа Героя-Левиафана и умножение его ресурсов. Отсюда также следует репрессивная и распределительная политика, направляемая против «антинациональных» общественных групп, ставящих своей активностью под сомнение существование субъекта национальных интересов и под угрозу – приписываемую ему игру (не просто ту или иную стратегию, а само исходное соглашение о разыгрывании этой игры). Проявлениями такой политики в разные времена могут быть как репрессии против дезорганизующих хозяйственную и социальную ритмику пролетарских бунтов, так и отторжение правящей бюрократией части доходов у «своекорыстных богатеев» с переброской этих ресурсов в социальную сферу – собственно на задачи национальной интеграции. Тем самым концепт и девиз «национальных интересов» несут в себе несомненный потенциал тоталитарности. В то же время имитация активности Героя-Левиафана как «высшего судии» позволяет временами «национально мыслящей элите» подвергать критике те дисфункции национальной тотальности, когда «государство богатеет, а народ беднеет», обличать бюрократию в паразитарном забвении ею своей миссии и ответственности и так далее – в общем-то, сугубо в видах очищения и оздоровления самой бюрократии.
В идее «национальных интересов» с тоталитарной тенденцией соседствует тенденция «разделения власти» между бюрократией, конструирующей (оплотняющей) существование субъекта таких интересов, и «национально мыслящей» элитой, обосновывающей его символическую реальность и тем самым легитимизирующей существование самой бюрократии. Эту имплицитную структуру идеи лучше всего выразить с помощью сформулированного русскими славянофилами противопоставления «силы власти» и «силы мнения». Все изложенное позволяет оценить антитоталитарный смысл настойчивого желания славянофилов предельно размежевать инстанции, воплощающие каждый из принципов.
Однако любые внутриполитические меры, утверждающие символическое бытие Героя-Левиафана, лишь создают предпосылки для разворачивания игры этого персонажа с внешним миром – игры, нацеленной на наращивание им своего престижа и ресурсов. Именно в этом смысле следует понимать парадоксальный тезис П. Б. Струве о подчиненном характере внутренней политики по отношению к политике внешней [Струве 1911: 75 сл.], то есть трактуя внешнюю политику не как растранжиривание внутренних накоплений, но в ключе борьбы Героя-Левиафана за наилучшие условия привлечения ресурсов внешнего мира и их эффективную утилизацию с предполагаемой дележкой финального выигрыша на всех самосоотнесшихся с этим символическим субъектом.