Основной миф античного Средиземноморья – миф о Троянской войне – заключал в себе этот семантический ген «смешанного чувства» – отравленной удачи: торжество греков над Троей совпадает с надломом Ахейской Греции и сопровождается разбреданием победителей по свету, восстаниями, заговорами и голодом в их столицах, убийствами или изгнанием их величайших предводителей, вернувшихся домой. Тот же мотив пронизывает эталонное эпическое воплощение троянского мифа – «Илиаду» Гомера: Ахилл отомщен за свои обиды, но торжество оборачивается для него утратой ближайшего друга; а мстя также за друга и сражая виднейшего из врагов, он, в соответствии с предсказанием, сам приговаривает себя к скорой смерти. Сквозь троянский миф люди античной культуры провидели свою историю: разрушитель Карфагена Сципион Эмилиан, глядя на его руины, читал стихи «Илиады» и плакал, предчувствуя в веках такой же конец для еще находившегося на подъеме Рима.
И подобно тому, как в рассказе о «скрытом блаженстве» Иисуса субдоминантной темой оказывается отравленная удача Пилата, так и сюжеты «скрытого блаженства» поднимаются протохристианскими ростками в Античности. Такова история праведного мученика философии Сократа; далее эллинистическое осмысление мифа о Геракле – божьем сыне, за труды и страдания вознесенном к богам; квазиисторические легенды, творимые по канве того метасюжета, который реконструирует Тойнби; а также создаваемая как бы в развитие, но и во исчерпание троянского мифа «Энеида» Вергилия с ее героем, который, пренебрегая ради исполнения своей миссии удачей и счастьем и в конце концов растворяясь со своим племенем на чужбине в иноименном народе, сеет семя будущей мировой державы. И если в Евангелии идею отравленной удачи воплощает в своей судьбе римлянин, человек античной традиции, то все античные сюжеты, организующиеся вокруг смыслового атома «скрытого блаженства», в той или иной форме включаются в генезис ранней христианской ментальности.
Так, до пределов пройдя путь, намеченный работой Гернади, и начав с размещения исторических интерпретаций между полюсами трагедии и комедии, рыцарского романа и сатиры, с разделения политических сюжетов на драмы и фарсы, триумфальные волшебные сказки и действа о праведных мучениках, в итоге мы обретаем мифологемы «скрытого блаженства» и «отравленной удачи» как объемлющие не только весь мир, но и все множество смысловых и прагматических ключей, в которых человек может этот мир истолковать. Обе эти мифологемы утверждают неполноту, частичность трагических и комедийных аффектов по отношениям к отождествлениям «восхождения» и «нисхождения» в ключе победном или плачевном – отождествлениям, инвариантным относительно космического и социального, романтического и скептического прочтений.