Зато два других мифа предполагают непременное наступление некой финальной, счастливой или несчастливой, точки в цепи охватываемых ими событий и строятся исключительно исходя из этой точки как опознанной в прошлом либо прогнозируемой в будущем. Это мифы о неразделимости «пути вверх» и «пути вниз», победы и поражения, комедии и трагедии. Как мы уже знаем, один из них полагает в крушении, неудаче, самоотречении обязательный залог величайшего торжества, другой же интерпретирует всякий одержанный успех как состояние, внутренне нестойкое, чреватое неотвратимой «местью богов» – деградацией, развенчанием амбиций, разоблачением, надломом.
Не надо забывать, что каждый из этих четырех мифов может трактоваться как в модальности «включенности», так и в модальности «отчуждения, дистанцированности», откуда возникают: в первом случае прочтения трагические, героические, романтически-комедийные, а во втором – фарсовые, драматические, скептические.
Особое место в метаисторическом царстве обретает пятый миф, соответствующий мотиву «трудной задачи» в классическом анализе волшебной сказки по В. Проппу Этот мотив, как и битва, направлен на устранение недостачи. Пропп трактует его как своеобразную альтернативу битве, настаивая на том, что он не сочетается с битвой в пределах одного сюжетного хода. Однако тот же ученый не преминул заметить, что разрешение трудной задачи может включать в себя и битву, но придавая ей подчиненный, инструментальный характер [Пропп 1928: 110 и сл.]. На этом мифе строится вся историософия Тойнби, в центре которой – попытки цивилизаций ответить на предлагаемые им (кем? Богом, Природой, Космосом?) вызовы. Особенность данного мифа – в возможности воспринять его в качестве метамифа, в разных планах снимающего оппозиции, возникающие из соотношений четырех предыдущих мифов.
В самом деле, мы уже видели, что он способен трактоваться как нейтрализация мифов «скрытого блаженства» и «отравленной удачи», наступающая в условиях неопределенности характера – счастливого или нет – постулируемой финальной точки сюжета. Но если вспомнить, что, по Тойнби, правильный ответ устраняет недостачу, испытываемую цивилизацией, или вредительство, с которым она столкнулась, а неверные ответы становятся факторами саморазрушения цивилизации, мы вправе расценить миф о «вызове-и-ответе» как нейтрализацию активного и инактивного видений истории, миф-амфибию. Субъект, правильно решивший задачу, торжествует, как драконоборец, над препятствиями и соперниками, а неверно ответивший губит самого себя, подобно трагическому герою. Наконец, легко видеть, что, группируясь как с мифами, постулирующими конечную временную точку в своем развертывании, так и с мифами, способными проецироваться на бесконечность времени, метамиф «трудной задачи» фактически снимает противопоставление этих больших кластеров: иногда трудная задача как бы роковым образом решается или не решается раз и навсегда, означая триумф или катастрофу, в свете которой должно оцениваться все предыдущее (и последующее) течение истории. А в других случаях она может вставать перед субъектом в течение его жизни, решаться вновь и перерешаться десятки раз. И тогда тот гость из зона в самих временных своих явлениях ошеломительно сохраняет свойство вневременности.