— С ума сойти, как мне повезло…
— Врач сказал, что часто люди очень мучаются, прежде чем…
— Что еще сказал врач?
— Сказал, что болезнь прогрессирует, что ничем помочь нельзя.
— Сколько мне осталось, он сказал?
— Мы с Вадимом несколько раз спрашивали, но никто ничего не знает. Сначала говорили, что пару недель…
Светлана Марковна закрыла глаза и упала обратно на подушки.
— Но пару недель уже прошли! — заволновалась Таня, все-таки ляпнула лишнее! — А все в порядке!
— Нет, не в порядке! Не в порядке! Я не могу так больше! Это какая-то медленная казнь! Если не можете меня спасти, назначьте хотя бы дату! Это же невыносимо! Это бесчеловечно!
— Но, Светлана Марковна, как? Что я могу сделать?
— Уйдите! Оставьте меня!
— Но Вадим должен привезти елку!
— Ненавижу вас и вашу елку! Ненавижу! Уйдите! Вы мне противны! Вы ужасная, неопрятная, запустившая себя женщина! Почему вы должны жить, а я — умереть? Уходите! От вас пахнет потом!
Таня вскочила, помчалась на кухню, по пути споткнувшись о Чапу. Сгребла свои бумажки, захлопнула дверь.
И помчалась к себе, чтобы там упасть в любимый угол на кушетке и повыть обо всем. Тридцать первое декабря…
Но едва она открыла дверь, как услышала нестройное пение Ирины Павловны и Игоря. Бутылка на столе, дым столбом, «виновата ли я, что мой голос дрожал»…
Тане вдруг стало так муторно, что пришлось прислониться к стене. А потом тихонько уйти незамеченной.
Вадим приехал на площадку. Раньше ему приходилось наблюдать за съемочным процессом, и вообще он был человеком земным, реалистичным, так что волшебное слово «съемка» не могло вывести его из состояния равновесия. Но то, что он увидел, все же напрягло. Площадка была пуста и мрачна. Вяло возился одинокий мужичок, выставлял свет и сердито посматривал в сторону заказчиков.
— Это что? — спросил Вадим.
— Это все, — ответил режиссер. — За те деньги и с той срочностью, которую мы заказали, вот только так!
— Секунду… Я подписывал тот бюджет, о котором и договаривались!
Режиссер замялся, занервничал.
— И мы, кажется, еще позавчера смотрели вашу студию здесь же, в этом здании? Вполне приемлемая была студия!
— Ну, тут же как бы… Тридцать первое число, все-таки… А предприятие государственное. У них сегодня выходной, все двери — под печать, студия тоже. Я и эту комнату с трудом упросил открыть…
Вадим только руками развел. Что тут говорить? Компаньон, мрачно наблюдавший за происходящим, только вздохнул:
— Вадимыч… Ну честное слово! Новый год у всех! Один ты кипешишь! Приперло тебе тридцать первого снимать! Потерпи три дня, люди протрезвеют, все снимем, как планировали!