В организме Игоря было мутно и возбужденно. Такого количества страхов, сомнений и кайфа он не переживал за всю свою жизнь. А тут — одним махом. От таких перепадов металл уже давно потрескался. А Игорь — ничего. Только что обливался слезами в ванной, понимая весь ужас своего предательства, и уже через секунду помирал от счастья, целуя нежную Олину шею. И так сколько уже? День? Неделю? Время остановилось и смотрело с удивлением.
Пару раз столкнулся с Таней. Было стыдно. Молчали. Зато Ирина Павловна не молчала, пронзительным матом объясняя всему подъезду, какие суки живут в квартире номер семь. Игоря она двести раз прокляла, плюнула в сторону его нового жилья и страшным голосом поклялась не мыть пол на лестничной клетке второго этажа.
Однокомнатная квартирка изгоев, эротических эмигрантов, ссыльных Игоря и Оли превратилась в странный склад. Оля, правда, обжила завалы, как смогла, но нормальным жильем назвать это все не получалось. Комната — филиал дамского магазина. Кухня — музыкальная студия. Ванная — парфюмерно-косметическая выставка с элементами вечерней обуви Оли.
— Ничего! — говорила Оля. — Это временно. Скоро мы купим себе нормальную квартиру и заживем как белые люди!
И Игорь верил. Ему так хотелось… Как белому…
Таня на время отказалась от работы, у нее все равно не получалось сидеть и слушать заказчиков. Она лежала дома, ни о чем не думала, слушала звуки улицы. Хуже всего было, когда заходил Игорь забрать что-то забытое. Еще было муторно, когда мама возвращалась с работы и маялась, нуждаясь в водке.
О, вот и она.
— Опять приходил? — Ирина Павловна сбросила сапоги, прошла на кухню. — Чтоб не кормила его, суку такую! Слышь, Танька?
— Слышу…
— Не слышу… Слышишь, или нет?
— Слышу!
Ирина Павловна заглянула к дочери:
— Опять лежишь? А я предупреждала! Я говорила — не будет с ним счастья! Какое счастье с мужиком без профессии? И с хвостом?
Таня уже и спорить не могла, ничего не могла. Пусть бы мама просто села рядом, обняла Танину горячую голову, прижала к себе, покачала, что-то сказала, или спела… Что-то тягучее, жалостливое, горькое…
— У, дурища! Не слушалась мать! Что в Вадима втюхалась, что потом в этого… гитариста! Теперь давай, страдай! Одноклассницы вон замуж нормально повыходили, за инженеров! Детей на фигурное катание водят! А моя — самая умная! Всех на свете умнее! И добрее! Что? Дожалелась? А тебя хто-нить пожалел?
Таня уже бежала вниз по лестнице.
Вадим все же вышел на работу. Не было такого, чтобы он туда не выходил. Если представить себе высокую температуру, которой в последнее время у Вадима, ведущего очень здоровый образ жизни, не было — так вот, она тоже не смогла бы его остановить.