Рок-н-ролл мертв (Буркин) - страница 24

Меня лихорадило, и отчаяние не позволяло сосредоточиться. Ломануться в коридор? Это — на самый крайний случай. Пока у меня есть время, я должен искать более безопасный путь, чем прыжки на пистолет…

Телефон!!! Идиот, телефон! Я обшарил взглядом стол, выскочил в комнату с прибором… Но телефона не было и там.

Севостьянов застонал. Я должен обезопасить его. Я бегом вернулся в комнатушку и, обшарив тумбочку, нашел все, что нужно — лейкопластырь и бинты. Через минуту дядя Сева с заклеенным ртом был надежно прикручен к лежанке. Я уселся в кресло перед прибором и постарался успокоиться. Голова все еще была ясной, как никогда. Препарат еще действовал. «Как слеза» — сказал о нем дядя Сева. Так. При чем тут героин? Он сказал, «это без героина». Тоша таскал героин Роману. А в него был подмешан этот препарат. Зачем? Чтобы «зондировать» Рома. Чтобы ИМ УПРАВЛЯТЬ! Управлять с помощью этого прибора. Козе понятно! Не по своей же воле он грабил.

Теперь я хотя бы знаю, как все было. Но что толку? Это меня не спасет. Хотя… Если дядя Сева мог управлять Ромом, то я могу управлять дядей Севой. Абсурд: для этого нужно уметь пользоваться прибором. Но научить этому меня может сам дядя Сева: я прозондирую его; я почти знаю, как это делается.

Я еще раз внимательно оглядел переднюю панель, и почти все стало ясно. Две одинаковые половины — прием и передача, тот, кто управляет и тот, кем управляют… Левую дядя Сева настраивал сначала, значит это — его половина, свои параметры он, видимо, знает наизусть. Теперь мы поменялись местами…

Я быстро поменял местами показания на экранчиках симметричных блоков «памяти», и напялил на голову обруч. Но ничего не произошло. Я чувствовал себя идиотом. Причем, сильно испуганным. Только было я собрался попытаться перестроить прибор самостоятельно, как меня осенило: я же забыл самое главное!

Сорвав с головы обруч, я подлетел к стеклянному шкафчику, схватил тот самый флакончик и шприц, набрал примерно столько препарата, сколько дядя Сева вкатил мне и, встав перед лежанкой на колени, влил жидкость ему в вену. Он при этом застонал и открыл глаза.

Но мне было не до сантиментов. Я вновь рухнул в кресло, вновь натянул обруч и… Я «вспомнил»! Я вспомнил все.


Я вспомнил свою юность, безрадостную и серую — послевоенный голод, разруху и безотцовщину. Вспомнил «ремеслуху» и зависть к тем, кто мог прилично одеться. Вспомнил медицинский, где я учился позже, решив стать психиатром. Вспомнил красавицу Лину, в которую был влюблен и которая стала моей первой женщиной. И то счастье, которое она дала мне. И тот проклятый нищенский быт, который разъедал все, даже самое лучшее между нами. И то, как работая в этом самом психоневрологическом центре, не видя просвета и возможности «выбиться в люди», решил двинуть по партийной линии…