.
25 марта Яковлев (опираясь на Шеварднадзе и Медведева) представил длинное, по пунктам составленное опровержение статьи Андреевой. Премьер-министр Рыжков намекнул на то, что хорошо бы сместить Лигачева, выразив недоумение: зачем идеологией заведуют сразу два члена Политбюро (Лигачев и Яковлев), если вполне достаточно одного (подразумевалось – Яковлева)? [1196]
Видя, что на них движется целый фронт, консерваторы ринулись в укрытие. Лигачев принялся уверять – “в Политбюро сегодня имеется… подлинное единство, и это я отношу прежде всего к заслуге Михаила Сергеевича Горбачева”[1197]. Первый секретарь Московского горкома партии Зайков почти дословно повторил замечания Яковлева[1198]. А человеком, предложившим устроить расследование под началом КГБ, был украинский партийный руководитель Щербицкий[1199]. Никонов, занимавшийся аграрными вопросами в ЦК, похвалил ум Горбачева – “ядро, вокруг которого вращается вся работа Политбюро”, но подверг суровой критике Яковлева – за то, что “подраспустил прессу”, позволяет появляться гораздо более негативным материалам, чем статья Андреевой. Яковлев парировал: “Поскольку у тебя, Виктор Петрович, с сельским хозяйством все в порядке, все налажено, полки магазинов завалены продуктами, то давай займись идеологией и приведи ее в такой же порядок, как и сельское хозяйство”[1200].
Завершая двухдневный марафон, Горбачев вновь повторил свой приговор: “отступление” Андреевой от линии перестройки – “самое большое предательство, какое может быть в наше время”. Но потом он поблагодарил своих критиков за состоявшийся разговор (“Думаю, он нас сплотил”) и попросил прощения у Воротникова за то, что давеча накричал на него[1201]. Политбюро единогласно “осудило” статью Андреевой, поручило “Правде” дать ей отпор и постановило разослать партийным обкомам служебную записку по итогам дискуссии в Политбюро[1202]. Но от дальнейших карательных мер в отношении Лигачева и компании Горбачев отказался. Это было не просто милосердие, жаловался Яковлев Черняеву: он даже помогал Лигачеву заметать следы. Зачем? Дело в том, что Горбачев следовал макиавеллиевскому правилу: держал друзей близко, а врагов – еще ближе. Но неизменное чувство личного превосходства помогло ему воздержаться от опрометчивых действий. “Понимаешь, – говорил он спустя несколько дней Черняеву о Лигачеве и компании, – потолок! (и показал рукой) Такой потолок… Я не думаю, что здесь умысел, фракционность, принципиальное несогласие… Потолок. И это тоже плохо…”[1203] А в другой раз он так сказал об этом Яковлеву: “Не буди лихо, пока спит тихо”.