. Раиса Горбачева спросила Тэтчер, “нравственно ли отстаивать идею необходимости сохранения ядерного оружия на Земле”. Вместо ответа премьер-министр сказала: “Вы – идеалистка, г-жа Горбачева” и тут же услышала в ответ: “Но таких идеалисток, как я, много, и я уверена – будет все больше”
[1363].
По словам британского министра иностранных дел сэра Джеффри Хау, на Тэтчер произвел большое впечатление интеллект Горбачева. Еще она очень восхищалась Рейганом и королем Иордании Хусейном (последним – потому что тот был “очень учтивым и церемонным”). Но “Рейгана она не считала очень умным человеком, а Горбачева – считала”. И Горбачев это ощущал, что тоже помогает понять, почему ему было приятно общество Тэтчер. Мнение самого сэра Джеффри было не столь лестным: “Мне показалось, что человек он неглупый, способный и разносторонний”[1364].
Посиделки Горбачева с западноевропейскими лидерами, на удивление более теплые, чем его ледяные встречи с восточноевропейскими руководителями, в СССР расценивались как дипломатический успех. К концу 1988 года он уже совершенно освоился с западными коллегами – но не с закоснелыми вождями компартий и даже не с социалистами вроде Миттерана, а с вдумчивыми государственными деятелями, убежденными сторонниками капитализма – прежде всего с Тэтчер и Колем. Рейган, хоть и изменил свою позицию, не дотягивал до уровня Горбачева в интеллектуальном отношении, однако после Рейкьявика он превратился не просто в бывшего противника, а в настоящего друга.
Глава 11
Саммит за саммитом
1987–1988
После того тупика, в который зашли переговоры в Рейкьявике в октябре 1986 года, и дурных предчувствий, которые вслед за этим появились в Вашингтоне и Москве, кто бы мог предсказать, что в ближайшие два года состоятся целых три чрезвычайных американо-советских саммита? В начале 1987 года Горбачев оказался в затруднительном положении: как реагировать на линию Рейгана, не намеренного ни на пядь отступать от СОИ? Угнаться за этой программой было невозможно по причине высоких расходов и технической отсталости СССР. Военные высказывались за “асимметричный” ответ – усиленное наращивание наступательного ядерного оружия, чтобы американцы даже не надеялись сбить такое множество ракет. В частности, они предлагали 117 научных, 86 исследовательских проектов и 165 экспериментальных программ, которые должны были обойтись бюджету в 50 миллиардов рублей в ближайшие десять лет[1365]. Но такие расходы подкосили бы внутренние реформы, а сам этот шаг ознаменовал бы возврат к худшей поре холодной войны. Поэтому Горбачев поступил иначе: он решил частично принять пакет предложений о разоружении, заявленный в Рейкьявике (о замедлении СОИ в обмен на значительное сокращение числа межконтинентальных ракет и ядерного оружия средней дальности), оставив в стороне вопрос о СОИ и МБР, и начал кампанию за сокращение только ракет средней дальности (РСД). Старания Горбачева и Рейгана привели к первому саммиту в конце года, но добиться этого оказалось нелегко.