.
Горбачев не ответил послу на пленуме, однако неделю спустя все еще переживал из-за его слов. “Бровиков практически назвал меня сволочью”, – прорычал он на заседании, собранном для подготовки к следующему Съезду народных депутатов. Как “этот Бровиков” вернется в Польшу в качестве советского посла? “Как он может представлять нашу внешнюю политику? Он никому не верит, – горячился Горбачев. – Пусть этим займутся Шеварднадзе и Яковлев”[1721]. Они взялись за дело. Бровиков был уволен. Это редкий случай, когда Горбачев изжил своего оппонента, а не продолжил сосуществовать с ним бок о бок.
Бровиков не был одинок, и, скорее всего, его взгляды разделяло большинство членов ЦК. Тем не менее Горбачев вновь показал себя мастером привычной для него игры в недемократическую политику: во время той бурной сессии Центральный комитет одобрил его план, подразумевающий укрепление власти генсека и ослабление власти партии. Казалось, достаточно уже того, что предыдущей весной в СССР был создан более демократичный законодательный орган, председателем которого стал сам Горбачев. Однако разногласия между депутатами практически обездвиживали парламент, и генсек тратил долгие часы на лавирование между партиями, а не на управление страной. К тому же ЦК по-прежнему обладал правом отстранить генерального секретаря от должности, то есть сместить Горбачева. Постепенно он пришел к мысли, что необходимо ввести пост президента СССР, занять его самому и тем самым лишить партию законного права руководить страной, отменив 6-ю статью Конституции.
Создать должность президента впервые предложил Андрей Сахаров в 1989 году. В тот момент Горбачев счел такой шаг слишком радикальным. Позднее он признал свою ошибку: “Убедился, что просто физически невозможно сочетать непосредственное руководство парламентом (в роли Председателя Верховного Совета) с другими моими функциями”. Он также осознал, что за десятилетия существования Союза люди привыкли подчиняться всемогущим лидерам, поэтому жаждали получить не спикера парламента, а авторитетного исполнителя власти[1722]. Шахназаров предположил, что Горбачев не хотел, чтобы советский народ подумал, будто он “начал реформы только для того, чтобы удержаться на посту”, тем более, что это было далеко от истины[1723].
На заседании Верховного Совета 27 февраля демократическая оппозиция предостерегла его от “имперского президентства”, и реакция Горбачева, по свидетельству посла Мэтлока, походила на один из тех эмоциональных срывов, что так беспокоили Черняева: “Лицо его искажала нервная усталость, а в речи звучало больше оправданий и эмоций, чем нужно”. Его задевало, что люди считали его властолюбивым. “При чем здесь вообще Горбачев?” – спрашивал он риторически, как будто никто не понимал, кто станет президентом СССР