То ли Ридаль-Львин быстро набрал труппу, то ли его обидел отказ, но когда Павла Леонтьевна спустя десять дней спросила его, нужны ли еще актеры для "большого турне", то услышала в ответ, что труппа полностью набрана.
Сидеть летом без дела не хотелось — скучно без дела, да и заработать не мешало бы. Начались поиски вариантов.
Смоленский театр, с которым договорились на предстоящий зимний сезон, ответил, что гастрольная труппа на лето набрана (смоляне обычно выезжали на лето в "хлебный" Мариуполь). Долго ждали ответа от Николая Синельникова, того самого, что держал до революции антрепризы в Киеве и Харькове. Николай Николаевич, которому уже стукнуло семьдесят, был не по возрасту бодр и энергичен. Синельников много работал и каждое лето по старой памяти, как он сам выражался, "баловался антрепризой". Теперь это, конечно же, называлось не "антрепризой", а "революционной бригадой артистов", но вся революционность труппы заключалась в одном-единственном спектакле, который давался в первые два дня. Обычно это был "Город в кольце", поставленный по одноименной пьесе пламенного большевика-подпольщика Сергея Минина, в которой рассказывалось о том, как Красная армия героически защищала Царицын, осажденный белыми. С третьего дня начинали играть что-то легкое, на что публика валила валом, вплоть до водевилей. Театральные деятели давно разобрались что к чему, усвоили новые правила и начали перекраивать старые пьесы на новый лад. Если "разжаловать" Ветренского из князей в простого дворянина, а для самого Льва Гурыча написать монолог, обличающий буржуазию и царизм, то можно спокойно ставить старый водевиль, за который в девятнадцатом или в двадцатом сурово наказывали. Вплоть до расстрела. Первым пример подал театр Вахтангова, поставив в 1924 году "Льва Гурыча Синичкина" с революционными куплетами, написанными Николаем Эрдманом. Арифметика учит, что плюс на минус дает минус. В революционном театре дело обстоит наоборот. Плюс, то есть — идеологически верные правки-добавки, накладываясь на вредную буржуазную пьесу, делают ее правильной и годной к постановке.
Синельников сначала обнадежил, а потом прислал письмо с извинениями и туманными объяснениями. Так, мол, и так, но не в этот раз, миль пардон.
— Лучше бы телеграмму дал! — в сердцах сказала Фаина, разрывая письмо в мелкие клочки, очень уж хотелось выместить зло хотя бы на ни в чем не повинной бумажке. — Теперь все.
Май на дворе, мы кругом опоздали. Придется торговать кожей с ж. ы!
— Кожей с ж. ы? — недоуменно переспросила Павла Леонтьевна, не веря своим ушам.