Допив кофе, я поднялся и вышел в коридор, чтобы сполоснуть свою кружку, когда дверь из тамбура открылась и в вагон зашла проводница. Бледное её лицо и выпученные, густо подведённые глаза напугали. Не дай бог сердце у тётки прихватило, подумалось мне. И что же делать?
— Вам плохо? — проявил я гражданскую сознательность, шагнув к ней.
— Нет, — просипела она внезапно севшим голосом.
— Но на вас же лица нет.
Из дверей купе стали выглядывать люди и, спустя всего минуту, в коридоре образовалась толпа, напирающая вперёд и буквально прижимая меня к проводнице. На меня пахнуло алкогольным перегаром и ещё чем-то чесночным. Ясно был виден листик петрушки, застрявший в зубах.
— Война, — коротко выдохнула тётка. Лицо её некрасиво сморщилось, и из левого глаза по щеке поползла крупная слезинка.
По вагону будто прошёл ледяной сквозняк. Сразу стало тихо, и только где-то неподалёку кто-то судорожно всхлипнул.
— А вы не того? — щёлкнул я пальцами по шее. — Спьяну-то ещё не то привидится.
— Это мне сейчас бригадир налил, чтобы я в себя пришла от такой новости, — оскорбилась проводница. — По рации ни одна станция не отвечает. А по радио передают, что все крупные центры уничтожены. Нанесены ракетно-бомбовые удары по всем стратегическим объектам.
— И что же делать? — заволновалась толпа. — Домой надо. Как же ехать-то?
— Сейчас бригада пытается завести дизель. Выехали-то с неисправным. Понадеялись, что пути электрифицированы. Что-то там у них не получается, но они обещают, что скоро заведут. Хоть до станции доедем. А там власть, какая-никакая.
Ждали долго. Я уже доедал обеденную порцию «Доширака», когда поезд дёрнулся и, натужно скрипя всем своим длинным телом, тронулся с места. Завели, значит, двигатель. Ну, хоть какая-то определённость. А то во всём вагоне воцарилось уныние и какая-то нервозность. Кто-то в купе возле туалета тихо истерил, в коридоре какой-то нервный гражданин пытался куда-то дозвониться по телефону. Я глянул на экран сотки. Сигала не было, что, в принципе, неудивительно. Спустя три часа, поезд, одышливо пыхтя всё-таки дотащил нас до небольшой станции Озерки, коих так много на просторах нашей Родины. На перроне было суматошно. Люди метались вдоль путей, чуть ли не бросаясь под колёса вагонов. Похоже, народу всё равно куда ехать и крики проводников о том, что поезд уже никуда не пойдёт, пропускались мимо ушей.
Я, подхватил сумку и, с трудом пробившись через толпу, вышел на перрон. Ну и что теперь делать? Командировка накрылась. Это к бабке не ходи. До дома далеко и, по нынешним временам, как пешком до Америки. Поезда не ходят, или ещё ходят? Самолёты, неизвестно, летают ли. Да и до них добраться ещё надо. Ближайший аэродром черт-те где. Проблема. Я зашёл в привокзальный ресторан и заказал пятьдесят грамм коньяка и лимон. Мысли следовало привести в порядок. По идее необходимо сходить в военкомат, как положено любому военнообязанному в подобных случаях. Но у меня, ни военного билета, ни мобилизационного предписания с собой нет. Кто же в добром здравии такие документы в командировку таскает? Но, может, у них есть какая-то общая база, где найдутся данные обо мне. Значит нужно решить вопрос с постоем и всё-таки выполнить свой гражданский долг и сообщить властям, что есть, мол, здесь один майор запаса. От вокзала решил далеко не удаляться и снял номер в привокзальной гостинице. Ну, как, номер? Так, комната на шесть человек, древние панцирные кровати, полуразвалившиеся тумбочки, облезлые стены и потолок в жёлтых разводах. Креативненько. Нет, можно было, конечно снять номер в более презентабельной гостинице в центре города. И деньги позволяли. Но я решил от вокзала далеко не удаляться. Чем чёрт не шутит. Может и пойдёт какой нибудь поезд в мою сторону. Сдал вещи в камеру хранения и, узнав у дежурной, где находится военкомат, пошёл сдаваться.