Несмотря на войну, поезда еще ходили по расписанию. Компания подобралась еще из довоенных пилотов: поручики Патронов, Чуканов и Андрей. В вагоне поезда все о довоенной жизни напоминает: подстаканники, подушки с гербами империи, отлично заваренный чай, усатые вышколенные проводники.
На аэродроме сесть и поговорить не спеша почти не удавалось, зато в поезде обсудили действия армий Ренненкампфа и Самсонова. Почти единодушно пришли к неутешительным выводам. Армии не наступают, перешли к обороне, резервов – людских, конных, артиллерии, чтобы наступать, – нет. А через месяц зима, в окопах и сырых землянках холодно, и патриотических чувств солдатам это не добавляет.
Петербург, несмотря на войну, не изменился, разве что на улицах прибавилось людей в военной форме. Военные грузы от союзников с началом войны поступали в основном в Петербург и Архангельск. Порты Прибалтики оказались блокированы немецким флотом. Немцы пытались останавливать пароходы с военными грузами, идущими в Россию, но гидросамолеты Григоровича быстро отучили их от плохих привычек.
Офицеры сначала отправились в авиационный отдел Генштаба, получили там документы, с ними на Комендантский аэродром. Предстояло получить и перегнать своим ходом аэропланы в Осовец. Аппараты получали в ящиках из Франции, собирали в мастерских при аэродроме.
Самолеты оказались «Моран-Парасоль». Были совершеннее Ньюпора-IV. Такой же двигатель «Гном» развивал уже 100 л. с. и позволял развить скорость до 125 км/ч и высоту в 3,5 км. Высоконесущий моноплан имел одно– или двухместную кабину и мог находиться в воздухе два с половиной часа, вполне неплохо по тому времени. Самолеты, имеющие вторую кабину, располагали вертлюгом для установки пулемета. Кстати, на этих же самолетах впервые во Франции были установлены курсовые пулеметы и стальные отсекатели в винтах, но произошло это через год.
После сборки аэроплана их испытывали: пробеги по аэродрому, подлеты, а потом и полеты. После Ньюпоров с их нестандартным управлением снова приходилось переучиваться. А привычку трудно сразу преодолеть. Механики собирали один аэроплан в день. Совершали полеты по очереди, на первом готовом. Вечером второго дня получили топографические карты, как без них в полет, если местность не изучена? После пошли в ресторан. Народу по сравнению с довоенным периодом поубавилось. Да и настроение не было таким беззаботно веселым. Уже приходили похоронки в города и веси. Но и добровольцев хватало, в армию записывались гимназисты, студенты университетов, рабочие. Даже женщины хотели помочь, шли в госпитали сиделками, и женский батальон был создан, настоящий, строевой, не какой-нибудь банно-прачечный отряд. Но пока еще боевые действия велись в Польше, на Украине. А утром офицеры видели митинг. Какой-то разночинец у Путиловского завода что-то горячо вещал рабочим. Офицеры не подходили, не прислушивались. Для офицерства тех лет была характерна политическая апатия. Дело военного – война, в политику не лезли, известно ведь – политика дело грязное. А офицерство – белая кость, становой хребет армии. Охранка внимания на митинги особого не обращала, считали, народу надо выпустить пар. Андрей достоверно знал – кончится плохо. Появятся разные партии, горлопаны будут мутить, настраивая и против армии, и против войны, и против царя. Но это после. А сейчас только первые предвестники.