— В районную Пушкинскую, — тетка взглянула на нее удивленно, будто не ожидала, что девушка еще в состоянии говорить.
— А адрес какой? — машину снова тряхнуло, и Ника с трудом сдержала стон.
— Вам зачем? В навигатор забить, что ли? — пробасил водитель и довольно хохотнул. — Подъезжаем. Готовьтесь.
В лучших традициях городского транспорта скорая тормознула, едва не выпустив больную через лобовое. Ника приготовилась к суете. Докторов она побаивалась, но не телевизионных. Студенческие годы провела с любовью к американскому сериалу. Ковбойская небритость, белейшая улыбка, скульптурные торсы под халатами… И страсти, страсти, страсти.
Произойди с ней все где-нибудь там, по ту сторону экрана, ее бы сейчас везли на каталке, бежали рядом: «Девушка, белая, двадцать семь лет, состояние критическое…» И оглушительный писк мониторов. Ан нет, все вышло прозаично.
— Валера, шевели копытами, — процедила тетка. — Да нет, вот здесь возьми. И где их носит?
— Место дали, обещали взять, — Валера дернул каталку, колесики с легким скрежетом разложились.
— Опять самим… В конец обнаглели.
И ее снова повезли. Высокие тщедушные сосны с березами, унылая желтая постройка. Ника тянула шею, пытаясь прочитать табличку, но замутненный взгляд выделил только «проф». Профессура? Профессионализм? Профориентация? А в Пушкино одна больница? Ее вообще кто-нибудь здесь найдет?
Втянули по крутой горке к приемному, здание угрожающе нависло над ней, и Нике стало по-настоящему жутко. Господи, где она?!
— Принимайте, — с облегчением выдохнула докторша кому-то.
Валера загораживал обзор.
— Что у нас?
— Острый живот, звонили же.
— Давайте ее пока в колбасу[1], — хриплый, прокуренный голос непонятного пола. — Оформлю.
— Что? — подскочила Ника? — В какую колбасу?
— Да вы только не нервничайте, — бросил голос. — Сейчас я к вам подойду.
Колеса гулко загремели по плитке, запахло столовой и хлоркой, зеленоватые стены узкого коридора засасывали ее внутрь бетонным удавом. Гудели голоса, стонал какой-то мужик, старушка в халате плескала тряпкой в ведре. Валера с теткой переложили Нику на коричневую больничную каталку.
— Подождите, а как же?.. — Ника хватала ртом воздух, собираясь с мыслями.
Она ничего не понимала, и в то же время не могла точно сформулировать вопрос. Надо было сказать хоть что-то, задержать их, успокоиться. Какие-никакие знакомые лица…
— Удачи вам, девушка, — добрый Валера хлопнул ее по коленке, и они с коллегой исчезли.
Ника осталась одна. Приподняться и присесть не получалось, каждое движение отдавало дикой болью. Где-то в глубине здания эхом разносилось какое-то лязганье то ли посуды, то ли хирургического инструмента. На потолке тихо дребезжала длинная тусклая лампа с несколькими дохлыми мошками внутри. Смертельно захотелось всплакнуть. Хорошенько, отчаянно, как в детстве, когда кто-то обидел. Такой плач скорее для мамы, чтобы скорее прибежала, обхватила мягкими руками, погладила по затылку. И снова по вискам побежали горячие капли.