— Паш, ты чего? — вывел его из размышлений Кузнецов. — Работаем?
— Подожди, я думаю.
— А чего тут думать? Выводить стому и все.
— Оль, вызвоните мне Поспелова, пожалуйста, — обратился Паша к сестре.
— Как скажете, — засуетилась та и поспешила к телефону. — Евгений Игоревич, зайдите в первую…
Поспелов, видимо, успел уже задремать, поэтому вошел, недовольно переваливаясь и на ходу цепляя маску.
— Глянь, а? — попросил Паша.
— У, да купол сгнил весь… — Поспелов склонился над раной. — Я бы вывел… Ну, или на свищ… А что тебя смущает? Нет, ты подумай, тифлитище до самой восходящей… Кто у нас тут?
— Девушка, двадцать семь лет.
— Красивая, что ли?
— Ну, не страшная, — Паша сосредоточенно изучал пораженную область. — Знакомая. Жалко ее. Может, все-таки попробовать частично иссечь и ушить?..
— Я б не стал. Риск такой. Сам знаешь, что будет, если не состоится. — Поспелов обошел стол и заглянул в полость с другой стороны. — Хотя… Тут с краю неплохой участок… В принципе, если вот здесь уцепиться… Можно клинышком, и ткани должно хватить на два ряда… Ох, и прилетит потом за это!
— А то я не знаю! Так что, как думаешь, будет держаться? Не навредим? — Паша с надеждой посмотрел Поспелову в глаза.
— Шансы есть… — тот наклонил голову и прищурился. — Попробовать можно. Ну что, будем делить ответственность? Помыться к тебе?
— Давай. Спасибо, Жень, — кивнул Паша, и пока Поспелов мыл руки, чтобы присоединиться, еще раз взглянул на безмятежное лицо Ники.
Да, он определенно рискнет. Пойдет ва-банк. Даже если она никогда об этом не узнает.
Паша был рад присутствию Поспелова. Нет, больше никаких знакомых на столе. Этических дилемм, мучительного выбора, волнений… На фиг все. Нервы дороже. Но в этот раз он все же остался собой доволен.
Под мирную дискуссию Поспелова с Фейгиным о даче и рассаде, он сумел абстрагироваться и сосредоточиться на слепой кишке. Словно перед ним была не Карташова, да и вообще не живой человек, а просто бирюзовая простыня с дыркой и пораженная кишка. Вызов его мастерству. А он любил такие штуки. Клиновидное иссечение, ушивание в два ряда и неистовая вера в то, что швы будут состоятельны.
Об этом никто бы не снял кино, как про доктора Хауса, потому что шил он молча. Никакой элегантности и заумной болтовни. Только взмокший под колпаком затылок, жужжание в ногах и редкие реплики вроде «Садоводы хреновы!» в ответ на спор о том, когда лучше прищипывать высокорослые томаты.
— Ну, что скажешь, Насть? — спросил он Ерлину, наложив последний шов и любуясь своей работой, как художник.
Она изогнула светлую бровь, уважительно кивнула.