Рана была пустяковой на первый взгляд. Кровь из нее текла вполне себе бодро, и Волков знал, что уже через две-три минуты парень будет останавливаться, чтобы перевести дух, просто отдышаться. И чем больше крови будет утекать в сапог — тем дольше будут остановки.
— Фон Тиллер, давайте остановимся, — предложил Волков. — И будем считать, что поединок закончился без победителя.
— Черта с два! — Запальчиво крикнул мальчишка. — Поднимайте меч!
И он снова кинулся в атаку, но солдату это все уже надоело. Он парировал удар и снова сделал выпад. Правда, теперь он не колол, а рубанул наотмашь и самым кончиком меча достал противника, рассек ему правую ляжку, и на этот раз крови было намного больше.
— А-а-а! — Заорал фон Тиллер и повалился на брусчатку двора, со звоном роняя меч.
— Он, что, убил его?! — Раздался звонкий испуганный голос.
Дружки кинулись к фон Тиллеру.
— Он, что, зарубил его до смерти?! — Не унимался мальчишка.
— О, мой бог, сколько крови.
— Он убил его?
— Отто, да заткнитесь вы, ради всего святого, иначе я вас сам зарублю.
— Господа, я умираю, да? — От боли фон Тиллер начал стонать. — А-а, дьявол, как больно. Сколько крови!
— Господа, — рявкнул Волков, — расступитесь.
Те расступились, давая ему подойти.
— Огонь мне, свет! — Крикнул он, опускаясь на колено перед раненым.
Тут же подбежали люди с факелами, а фон Тиллер продолжал громко стонать, пока Волков осматривал рану.
— Прекратите стонать, — сурово произнес солдат. — Эти раны не стоят таких стонов. Здесь женщины и челядь, они смотрят на вас, ничего страшного в ваших ранах нет, но зашить придется. Ни кость, ни вена не задеты. Монахи вас заштопают, монастырь рядом. Я перетяну вам ногу, и кровь остановится. — Он крикнул, обращаясь к прислуге: — Эй, веревку мне и маленькую палку принесите.
Все было быстро принесено, и он перетянул бедро выше раны. Юнцы собрались, посадили в седло фон Тиллера и, стараясь не глядеть на Волкова, уехали. Воины-усачи закрыли за ними ворота. Все восхищались Волковым, но в восхищениях он особо не нуждался. Он пошел в свои покои. Госпожа Анна ждала его там. Она благоговейно помогла снять ему доспех и сапоги, смотрела на него с восхищением, солдат даже стал смущаться, а она молчала.
«Уж лучше сказала что-нибудь, чем вот так» — думал Волков, ложась в кровать. И, когда он лег, она заговорила, легла рядом, навалилась ему на больную левую руку и с жаром заговорила:
— Двадцать лет, двадцать лет меня оскорбляли все, кто хотел, и ни в ком я не видели заступника. Даже в графе. Он всегда отмалчивался.
Она была так близко, что ее дыхание он чувствовал на своей щеке. Солдат слушал ее с наслаждением. Она была на удивление красива, эта немолодая уже женщина.