Коллега, который лежит в соседней палате заметил: «А если кто-то зарабатывал меньше, если кому-то нужна помощь!» Согласен отдать половину отложенного мной за сорок пять лет на благотворительные цели, на помощь тому, кому помочь кроме меня некому, но назовите мне эту половину. В конце концов имею право знать!
Господи, чего я ломлюсь в открытую дверь. Во всем мире существует страховая медицина и каждый работающий знает, какое лечение ему по карману, какое нет. Знает и то, что следует следить за собственным здоровьем, как за автомобилем на котором ездишь каждый день. Знает, что дешевле измерить уровень масла в картере и вовремя его заменить, чем запороть движок. Дешевле иметь домашнего доктора, который проверит ваше давление и предупредит об опасности, чем нарываться на пересадку замотанного сердца.
Вот тут уместно вспомнить Марью Петровну, которая забегала посплетничать с мамой, а по ходу, достав ртутный тонометр, контролировала давление у родителей.
Когда Марья Петровна вышла на пенсию, она обратилась ко мне: «Олег, может в твоей фирме уборщица нужна? Возьми меня. Пенсии не хватает!»
– «Милая Марья Петровна! Какая у меня к черту фирма Я работаю сам на себя. Уборщицы мне не по карману…»
Дальше я развивал довольно стройную систему, как Марье Петровне не пропасть с ее нищенской пенсией (тоже, кстати, вопрос, а куда подевались ее ежемесячно складываемые в государственный карман, пенсионные взносы?)
Я объяснял Марье Петровне, что она наследница земских врачей, настоящий домашний доктор, что она на своем участке знает всех и вся, знает у кого, что болит и кому чем можно помочь. Я втолковывал ей, что во всем мире врач, доктор, человек самой высокооплачиваемой профессии, грешно ей, при ее квалификации и знаниях наниматься в уборщицы. Она согласно кивала головой, потом разбила мои аргументы вдребезги простейшей фразой…
– Аличек, как же я с людей деньги брать буду?
Штукатур знает как, автослесарь знает, сантехник знает! Доктор – не знает. В этом месте следовало бы остановиться и порассуждать о незаменимых героях с незамутненной душой и светлыми помыслами, но я рассвирепел, я наорал на бедную Марью Петровну, я обвинил ее в том, что она просто не уважает свою профессию, ценит свой труд дешевле дешевого. Потом успокоился, попросил прощения за резкость, поскольку понял, Марья Петровна ни в чем не виновата. Она искренне верит, что брать деньги с больного – стыдно, она верит в бесплатную медицину, ее не переделаешь и нападать на нее бессмысленно.
Однажды, когда мы с режиссером Игорем Гасско снимали документальный фильм о наездниках конно-спортивной школы в Ратомке произошла трагедия. Мальчик, выполняя простейшее упражнение, допустил ошибку, лошадь встала на дыбы и опрокинулась на круп, накрыв мальчишку всем своим весом. Как то случилось, что рядом кроме Игоря, меня, нашего оператора и фельдшера местного медпункта, никого не оказалось. То ли это была последняя в тот день тренировка и все разъехались, то ли еще какая то нелепость – не помню. У фельдшерицы была истерика переходящая в перманентный обморок, у бедного Игоря, перенесшего две операции на сердце, посинели губы, но он из последних сил делал мальчику массаж сердца. Я,сменяя его, в перерывах звонил в «Скорую». Я пробивался в Минск, меня из Минска отправляли в Молодечно, объясняя, что это их зона. Я орал, что здесь необходим квалифицированный нейрохирург, меня спрашивали о моем образовании и вновь отправляли в Молодечно. Плюнув на «Скорую» я дозвонился до приемной Министра здравохранения. Тогда им был Савченко. С «разбега», я наорал на министра, я требовал нейрохирурга, понимая, что у мальчишки сломано основание черепа. Министр очень спокойно сказал: «Перезвоните мне через три минуты!» Через три минуты проинформировал: « К вам выехал нейрохирург профессор Павловец.» Это была сестра тети Наташи, Марья Васильевна. Осмотрев мальчика она беспомощно прошептала: «Не довезем!»