Как все студенты в те времена мы ездили на картошку, жили по хатам, пили самогонку, ходили на танцы в сельский клуб, где иногда, с переменным успехом, то нам «чистили физии» местные хлопцы, то мы набирали очки, оказывая им недюжинное сопротивление. В этих нечастых деревенских драках не было злобы, чувства мести – скоре, была лихость и озорство.
Как все студенты озоровали на лекциях и между ними. Иногда сбегали пить пиво (в то время продавалось в Минске бочковое чешское «Старопрамен») и непременно занимали очередь любимым преподавателям Мицкевичу и Сыроквашу, которые, случалось, за кружкой пива и читали нам лекции, один по русской литературе, другой – по белорусской. Следует заметить, что группа наша была в основном русскоязычной, дискуссий о родом языке, как правило, у нас не было. К белорусскому относились спокойно-иронично. Не подозревая, что на отделении белорусского языка, на историческом факультете в это время происходили глубокие студенческие брожения, выливавшиеся в трагические акции протеста, с исключениями из университета, и иными репрессиями. Бог боронил, удавалось избегать акций публичного осуждения. На них, где пламенные комсомольцы призывали изгнать, выкорчевать, исключить поросль «националистической молодежи» удавалось не присутствовать, не взирая не разнарядки и требования придти и выступить с осуждением. Видимо, ощущение, что все эти массовые сборища, истеричные осуждения, есть нечто непотребное в глубине души присутствовали, но был бы неискренним, если бы вдруг «вспомнил», что сам протестовал, сам пострадал и т. д. Мне хватило одного столкновения с неправедной толпой комсомольских осуждателей, когда руководитель литературного объединения при «Знамени Юности» поэт (поэт!) Петр Волкодаев, который по роду службы должен был, видимо, докладывать, куда следует об умонастроениях молодежи, доложил о моих первых литературных опытах и меня, шестнадцатилетнего пацана, взяли в «оборот», причем такой силы, что чуть не вылетел из комсомола и из Университета. Стишок то был простенький, до сих пор помню:
Руки юношей не для того, чтобы гладить плечи любимых.
Руки юношей – созданы для рукоятей;
Губы – для предсмертного хрипа.
Глаза –
Для того чтобы в прорезь прицельной планки
Ловить, бегущие силуэты.
А, волосы – вовсе не нужны юношам,
Они встают дыбом от ужаса,
Поэтому юношей стригут наголо…
Нужно отдать должное моим однокурсникам, может быть в силу своего жизненного опыта, а может, просто, не принимая меня всерьез, они к этой истории со стихами отнеслись прохладно и «додавливать» не стали. Потом она затихла сама собой. Думаю, более того уверен, что опять должен сказать доброе слово Владимиру Григорьевичу Ивашину, а, может, Григорию Васильевичу Булацкому, нашему декану, а может…