Побуйствует — и все равно купит. Аналогов то нет. Так, побледневшая Амалия взглянула ужасу в глаза. «Они обсуждают жертвоприношения этих несчастных?!». Неизвестный закрыл ей глаза: «Не шуми».
«Медвард закупает крупными партиями». «Поговаривают о зарождающемся восстании, которое он намеривается подавить». «Выгодная торговля с достопочтенным господином». «Его язык смердит как моя задница» — посторонний голос. «Господин Медвард сделает вам скидку, если вы явитесь ко двору». На том и порешили, оставив у мясных лавок «менее щедрых» покупателей. Толпа рассосалась.
— Что хотите, светлейший? Купить себе слуг, владыка? — слащаво — угодливый голос и опустившаяся рука, нежно коснувшаяся запястья Неизвестного, заставила его оторопеть. — Сегодня мы предоставляем скидки и приятные условия.
Неизвестный нахмурился, ощущая жар. Метка работала.
— Вероятно, вас интересуют женщины — жеманно говорил торговец. — эй вы! — он прикрикнул на носильщиков, завалившихся от усталости в телегу, — тащите бабу! Наемники приволокли девушку, с подозрением относясь к Неизвестному. Походу, метка действовала только на одного человека. Платье растрепано, при этом — башмаки, кожа натерта маслом, придавая ей оттенок загара, заметно, как ей недавно зачесали засаленные волосы. Неизвестный глянул на лицо. Близняшка Амалии. Когда наемники отпустили девушку, та рухнула на колени, что привело торговца в ярость, но он быстро умерил пыл, сообразив, что злоба ни к месту. Он подошел к ней, обхватывая мясистой ручищей подбородок. Пара слуг немедленно преподнесла ларец. Торговец открыл склянку и попудрил ей носик: «Как новенькая!» — он улыбаясь представил ее Неизвестному. А у Амалии возникло страстное желание, чтоб тот расквасил ему морду. Но Неизвестный лишь сдернул с плеча мешок и потянулся за кошелем.
— Нет, мы не отдадимся этому монстру! Чтобы тонуть в собственной крови лежа на полу, чтобы черепа глядели на нас со стен, а этот мрачный вестник смерти смотрел сверху!
— Заткните его — вяло сказал работорговец, но его остановил другой голос:
— Я знаю кто он! Я был там, в Остермоле! Он проходил с каменным лицом, с безмолвием в глазах по залу, в тот день, когда нас всех — беженцев Острова Слез, схватили на улицах города и выволокли наружу, чтобы отдать под вольный суд свободных жителей. Нас раздели, пинали, а люди смотрели и бесились, говоря, что мы могли принести к ним чуму. Они сами страшнее чумы!
— Заткнуть грязь! — рявкнул работорговец.
— Это известно всем! — третий голос перекричал все остальные.
— Он самый страшный человек из всех! Когда нас зажали, мы с вилами, с палками, кто с чем мог стояли до последнего, чтобы спасти бежавшие наши семьи, а его «защитники» заполняли зал, и он стоял как изваяние. Ждал.