— Мы называем их железячниками. Им не ведом голод, эпидемии, болезни, как и сочувствие. Они полагают, что мы — рассадник, в котором культивируется все это и не видят в последствиях своей вины. А мышиные норы… Просветители — пол заботы.
— Но вы с ними сотрудничаете?
— Сдаём информацию о прибывших и отбывших, отчитываемся поквартально за каждую душу и инцидентах. Скажешь — я подл?
Пусть… Рафаэль! Я же велел…
Он нервно вручил Альфредо конверт.
— Позже гляну. Ступай, пока не рассердил меня окончательно!
Пол гудел, паровые котлы разогревали цех. Мальчик снял излишне теплую кофту и Алан развесил мокрые вещи над оборудованными клапанами выхлопными трубами. Пропахнет — зато высушится. Учитель смаковал консервированный горошек.
— Иногда мы вынуждены идти на уступки, дабы существовать. — сказал Альфредо мальчику. Что орден противопоставит империи? Рубежи бойцов, которых сметут бронепоезда?
— Старина, ты ведь это так не оставишь.
— Ну уж нет.
— Угощайся — подал консервы мальчику. В прозрачной жиже плавала плесень. Учитель подцепил её ножом. Неизвестный полез пальцами, но Алан предоставил ложку. Надо же! На складах имелись ложки, а дома он хлебал из мисок.
— Алан, завтра собрание ордена. Ты придёшь? — облизнул он губы.
— Не в сей раз.
Неизвестный отметил, сколь часто велись беседы на острове. Будто разговорами можно было согреться от снедающего желудок спазма. Он поглотал шарики на одном дыхании. Горошек едва утолил голод. Сменщик исчез в глубине зала, и мальчик скрёб ложкой донышко банки в надежде отыскать запропастившуюся горошину. Алан без зазорно хлебал вино, выволоченное из погреба на грядущий праздник. Совесть начисто отсутствовала в его натуре, но это не преуменьшало плюсов. Он и в бедно обставленной комнате умел преподать себя хозяином положения.
И вот он запел. Альф вначале не поддавался на уговоры присоединиться, но Алан не нуждался в аплодисментах. Перехватив поудобнее гитару, взятую с верстака, он бряцнул по струнам, и цех ответил ему стуком молотков. Прибыли рабочие на смену, и заприметив Алана с инструментом, вместо того, чтобы понуро расходиться по верстакам и станкам, похватали зубила и вторили этой странной и непонятной песни, занесённой с юга. Они пели о родине, о несломимых героях родных краёв, об отцах и матерях, и о победе. К ним подключился колокольный звон с Маяка, оповестивший о прибытии барж. У железячников и имперцев этот «гимн аборигенов» вызвал бы приступ смеха и презрения.
После бурной пляски аккордов и голосов клонило в сон, но Альф вынудил подняться на ноги. Алан запьянел, что было весьма некстати. Учитель и сам изрядно принял, хотя, как всегда, крепко держался на ногах.