Мотив «отъезда» исчез из фабулы рассказа, не исчезая из сознания писателя. Он стал наваждением и в следующем сочинении должен был возникнуть отчетливо. О новом рассказе Уездный Сочинитель вскоре сообщает известному писателю и покровителю: он «про женщину, которая удачливей меня: она уедет». Рассказ этот в печати не появился, вероятно утрачен. Важен потаенный импульс, владеющий художником и им самим «не понятый».
Даже если не использовать внеположные тексту подсказки, добытые из эпистолярных и иных свидетельств, тот же рассказ об «отъезжающей девице» — это именно сочинение об отъезде — от начала до конца. Как же иначе, если уже первая относящаяся к героине строчка сообщает о ней: «…откинувшись на спинку, рассеянно слушала». «Рассеянно слушала» — это значит уже не находилась там, где ее застали, в мечтах она где-то далеко, «в дальних краях».
Не только психологические подробности, но и прямая символика рассказа об «отъезжающей девице» указывают на вектор его сюжета, на направленность действия. Оно неустанно устремляется вдаль и вверх: «тучи разбегались», «моргали звезды», зарождался «ветер до Вознесенья». Вот и «отъезжающая девица» поднимает голову: «Эти звезды,— показала она,— называются Сэптентрионэс…» То есть Большая Медведица и определяемая по ней Полярная, путеводная звезда.
При всей абстрактности этого порыва он имеет вполне романтическую подоплеку. Она обнаруживается по тонкой бытовой подробности, которая сошла бы за указание на «примету времени», если бы эта «примета» не раскрывала дополнительное измерение.
В рассказе появляется библиотекарша, непререкаемо положительный в русской литературе персонаж. Она «смотрела на входящих и угадывала: «Джимми Хиггинс»?». «Джимми Хиггинс» в данном контексте — это в первую очередь «американский роман», автор тут не играет роли, да Эптон Синклер в рассказе и вовсе не упоминается. Вслед за этим вполне бытовым эпизодом и следует ключевая фраза, облаченная в форму неизвестно кем брошенной реплики и завершенная авторским комментарием из одного слова: «В Америке рекламы пишутся на облаках…— Мечтали».
Функцию «Америки» берут на себя у Уездного Сочинителя и другие, более близкие центры. «…Ему приятно взгрустнулось, он замечтался над супом: играет музыкальный шкаф, студенты задумались и заедают пиво моченым горохом с солью… О, Петербург!»
Миф об Америке содержательнее иронической прихоти автора, забавляющегося стереотипами человеческой ментальности. Во всяком случае, эта прихоть сознательно или бессознательно, но канонизируется как неотвязная тема, превращается в содержание, в финальный символ. Как, например, еще в одном рассказе: