Врач положил руку на запястье, спросил:
— Как себя чувствуете?
— Как обычно. — Если спросит, как аппетит, как спал, тогда можно подумать, что Артем лежит здесь месяц. Так оно и есть?
Врач об аппетите не спросил. Появилась медсестра. Лицо строго сосредоточенно. Врач отдал ей распоряжение, и она так же строго сосредоточенно, быстро записала в блокнотик. Артем не слышал, какое.
— Маркин, — сказал Артем.
— Что вы сказали? — Врач оказался совсем молодым пареньком, не старше Гели. Медицинская шапочка была особенно плотно надета.
Артем понял, что он уже видел себя здесь, в больнице. Он просыпался и засыпал. Маркин. Артему стало легче: вспомнил фамилию автора статьи.
В палату вошел еще один доктор, постарше. Тоже полукружья фонендоскопа, только сам фонендоскоп не убран в карман, а подсунут под поясок халата.
— Я должен поинтересоваться, что со мной? — обратился Артем к доктору постарше.
— Не ощущаете боли в области сердца?
— Ощущение льда. В ногах. И немеют пальцы.
— Пройдет. — Врач подозвал сестру и велел принести грелки.
Артем ничего не сказал.
— Придется побыть у нас некоторое время.
Артем хотел спросить, а сколько времени он здесь? Но не спросил.
Сестра принесла грелку, подсунула под одеяло к ногам. Врач отпустил сестру. Потом подержал руку Артема.
— Простите, доктор. Я все-таки хотел поинтересоваться… — Артем не выдержал и решил задать вопрос.
— Вам не надо разговаривать. Владимир Алексеевич, — это врач обратился к молодому, у которого на кармане был ржавый след, — попрошу дочь отправить домой — нечего ей прятаться по коридорам.
— Хорошо.
Хорошо назван фильм у Кипреева: «Лифт в одноэтажном доме», — подумал Артем, оставшись один. Может быть, претензия? Трудно быть простым, естественным. Простота требует времени. Время иногда выпадает из рук, как монета в толпе. Вот это претензия. Конечно. Пытался освободиться от этой привычки всю жизнь. Она, будто капкан, хватает за ноги. Собственно, привычка опять не то слово. Даже вовсе не то. Нет у него никаких точных слов. Артем начал вспоминать недавнее свое состояние, и ему стало страшно. Не оттого, что есть, а оттого, что было. Сердце стиснулось — и потом боль, от которой воздух превратился в тяжелые комки, и Артем задохнулся.
Кажется, сейчас ночь. Еще одна из многих тяжелых однообразных ночей, когда ты спишь и не спишь, живешь и не живешь. Артем лежит один среди других одиноких людей в палате. Боится закрыть глаза. Надо что-то беспрерывно видеть. В средневековье палачи отрезали веки, чтобы человек никогда не мог уснуть.
Он бы хотел сейчас только видеть. Воспоминания не нужны, он боится их. Видеть и ничего не вспоминать. Жизнь слагается из одиночных ударов небольшой мышцы, из отдельных сокращений. Потенциально одиночество в человеке заложено природой, но человек с этим не считается до какого-то момента. Человек несет в себе с детства миллионы жизней и смертей одновременно. Несет и не знает. И не должен узнать. Никогда.