Пионер, 1954 № 06 (Журнал «Пионер») - страница 9
«Нет, непременно куплю им ёлку!»
До Нового года оставался один день. А перед Зиной стояла гора дел и забот, и она не знала, как ей справиться. Только что кончилась вторая четверть. Отец настрого приказал:
- Дома делай только самое необходимое, уроков не запускай… Дома потом и выстирается и вымоется. А сейчас самое главное: учись.
И Зина большие хозяйские дела всё откладывала да откладывала. Отметки в табеле были хорошие, но Зина была недовольна: затесались две четвёрки - по русскому и по географии. Уже не круглая пятёрочница. Конечно, с такими отметками закончить полугодие не стыдно. Лида Лимонова, например, которая только и держится на тройках, могла бы позавидовать Зине. Но что из этого? Зина-то всегда была круглой пятёрочницей!
Огорчился этим и отец, но виду не показал, а сделал весёлое лицо и сказал Зине:
- Молодец! Норму держишь! Не хуже, чем у людей, а?
Зина тоже постаралась улыбнуться, однако для ответа не нашлась.
- Ну, а теперь как же, дочка, у нас с хозяйством будет? - спросил отец. - За что приниматься? Ведь послезавтра праздник.
Зина окинула взглядом комнату. Скука давно не мытого и не чищенного жилища смотрела изо всех углов - запылённые цветы, застиранная, плохо проглаженная скатерть, смятые чехлы на диванных подушках… Эти подушки где только не побывали - и на полу под столом, когда Антон и Изюмка устраивали себе там квартиру, и в углу за диваном, где они строили пещеру… А уж про пол и говорить нечего. Зине трудно было мыть полы: не хватало времени и не хватало сил.
- А ещё целый бак белья нестиранного, - прошептала Зина, подытоживая запущенные хозяйские дела.
- Да. - Отец подавил вздох и только крякнул, словно поднимая большую тяжесть.
Зина сжала губы и молча глядела на отца. И хотя оба они молчали, каждый из них знал о тяжести, лежавшей на сердце другого.
«Береги отца… береги отца…» - эти слова прозвучали в воспоминании так отчётливо, будто Зина сейчас снова услышала их. - А как же мне беречь его? Вон он какой худой, чёрный, и морщины на лбу… Раньше всегда бритый ходил, чистый, причёсанный… А сейчас? Вон как борода-то поседела… И на висках седина. А рубашка… ворот-то какой заношенный!»
Зина ещё крепче сжала губы и, чтобы отец не увидел, что к глазам её подступили слёзы, отошла к окну, раздвинула шторы. Морозные стёкла переливались огоньками при свете уличного фонаря, а в круглые проталинки глядел синий вечер.
«Не смей, - приказала Зина сама себе, - не смей плакать! Не смей!»
Это помогло. Будто кто-то посторонний приказал ей, и Зина, переведя дух, отошла от окна.