— Наши два вагона самые крайние, — сообщил негромко Прохор, поправляя портупею.
— Рота-а! — прокричал он. — Приступить к погрузке!
Гришке с Петром повезло. Они заняли место недалеко от входа, где гулял свежий ветерок, гоняя по гнилым полам не улежавшуюся солому. В условиях духоты это было самое лучшее место.
Раздался длинный протяжный гудок, и эшелон, слегка качнувшись, покатил их куда-то в синюю даль. Что их там ждало впереди? Безусловно, смерть, боль, страх! Какая война без этого? От этих мыслей становилось жутковато. О чем не преминул сообщить Петру Гришка, устроившийся рядом.
— Не страшно, Петь? — спросил он, когда они выехали из города, а за приоткрытой дверью теплушки поплыли однообразные поля и перелески. — А мне вот страшно… — проговорил Табакин, не дожидаясь ответа от товарища. — Боюсь и ничего не могу с собой поделать! Не лежит у меня душа к армии. Мне бы сейчас на поле! Ты знаешь, я до армии в колхозе работал. Вот там дело…да…Выйдешь ранним утром в поле, а оно парит после ночи. Земля сырая пахнет чем-то сладким! И жить хочется! Работать хочется! Пользу приносить людям! Хлеб растить…А война? Что война? Вот вступим в первый же бой, а меня какая-нибудь шальная пуля и срежет… Все! Не будет поля, не будет хлеба…
— Это ты загнул, — открыл полу прикрытые глаза Петр, — без тебя и хлеб будет, и поле будет. И какой-нибудь другой Гришка выйдет вот так же поутру на стерню, вдыхая знакомый спелый запах пшеницы…
— Для меня уже ничего не будет, — угрюмо насупившись, сообщил Табакин, — об одном жалею, деток не настрогал. У тебя-то, вон, двое…А я после себя и не оставил ничего!
— Рано ты себя хоронишь, Табакин! — похлопал его по плечу, присевший рядом с ними лейтенант Зубов. — Рано! Еще повоюем!
— Мне дед сказывал, что нельзя вот так смерти страшиться… — вступил в разговор молодой парнишка из Купянска. — Он всю империалистическую прошел, ни одного ранения нет! Говорит, смерть по страху людей находит!
— Если бы знать, как его прогнать страх тот, — покачал головой Гришка, — тогда все б героями были!
— Не слушай никого! — оборвал друга Петр, окончательно понявший, что подремать ему не дадут, а потому закуривший. — Тот кто боится, становится умнее, хитрее что ли…Он в лоб не пойдет! Дзот с пулеметом обойдет, а не будет на него бросаться. Хороший солдат — живой солдат, а не павший смертью храбрых по-глупому.
— Не то ты говоришь, Петр Федорович, ой, не то… — покачал головой Прохор Зубов, и в его глазах промелькнуло на миг сомнение, что может прав майор Тополь? Может Подерягин и есть контра замаскированная? И все его слова — подрыв боевой готовности подразделения?