— Да-да, — пришел в себя сконфуженный Зарин и, поняв, что снова послужил причиной неловкости, немедленно сконфузился еще больше. — У меня нет слов.
— Это ничего, — приободрил его сановник. — От вас нам слов и не надо.
— А делом… я до последней капли готов, — нашелся Владимир Николаевич. — Только направьте.
— Это уж непременно, — безо всякой улыбки на сей раз кивнул ему Лев Алексеевич.
К Невельскому он по какой-то причине обращаться насчет угощения не стал. Вместо этого сановник вернулся к прежнему разговору об английских проделках.
— И ладно бы ограничились одним Кавказом и Средней Азией, — говорил он. — Им теперь Китай подавай. А следом, ну ясно же, — наши восточные территории. Не сидится никак шаромыжникам на своем острове. Слева на карте у них не получается от России чего-нибудь отхватить, так они теперь справа полезли. Ост-Индскую эту свою компанию как будто с одной только целью и создавали — нас обложить со всех сторон. А главное — ни Китаю, ни нам до этих англичан раньше и дела не было никакого. Полтора века нынче в обед Нерчинскому договору стукнуло. И ведь исполняем честно. Ни ногой в Приамурье за сто пятьдесят лет не ступили. И еще двести лет русского солдата никто бы там не увидел. Но этим ведь не сидится на острове. Подзуживают и подзуживают.
Слушая графа, Муравьев понимал, что тот, наконец, перешел к самому важному — к тому, ради чего этим вечером были собраны здесь два отставных кавказских офицера и моряк из ближайшего окружения великого князя Константина Николаевича. Действия английских шептунов, которые не удалось пресечь на корню в случае с горскими племенами, привели к тягучей войне на Кавказе, и, если подобному суждено было повториться у наших тихоокеанских берегов, Россия могла на долгие годы завязнуть в этих путах. Меры требовались решительные и самые остроумные. Прямая сила за нецелесообразностью исключалась.
Николай Николаевич припомнил, с какой категоричностью петербургские генералы отвергли в свое время его методы на Кавказе, и не сумел удержать довольной улыбки. Теперь эти методы оказались вдруг не только пригодны, но даже единственно необходимы. Исключительно с их помощью появлялась возможность противостоять британскому ползучему проникновению в богатые лесом, углем, золотом и пушниной русские земли на отдаленном востоке.
Возникли у Муравьева и другие, совсем особенные мысли об этих землях. Интерес графа Перовского к ним произрастал, могло статься, не из одного желания ответить на очередной вызов англичан. При условии успешного для России разрешения нынешней ситуации Нерчинский договор с Китаем можно было оспорить сразу на двух основаниях: вероятное присутствие маньчжурских войск там, где согласно договору, они находиться не должны, а также неспособность китайского императора сохранить в неприкосновенности от чужеземцев, являющихся третьей стороной, тот край, который по договору 1689 года оставлен ничейным. Оспорив же договор, наши дипломаты могли приступить к вопросу проведения границы, не существующей в Приамурье между двумя империями до сих пор, в результате чего при благоприятном стечении обстоятельств к России отходили бы новые, никем еще не освоенные земли. Именно эта возможность, по мнению Муравьева, волновала графа Перовского до такой степени, что сейчас у него порозовели щеки. Прилив крови к лицу министра, конечно же, мог быть следствием глотка хереса, но легкая горячность, оживившая речь Льва Алексеевича, говорила все-таки о волнении. Новые русские земли по Амуру, если таковым в итоге суждено было образоваться, отходили, скорее всего, к Министерству уделов. И значит, все, что лежало в их недрах, бегало по их поверхности, прыгало, летало над ними, а также произрастало из них, становилось собственностью одного-единственного помещика, чьих дел радетелем являлся как раз граф Перовский. От перспектив заселения этих земель удельными крестьянами у него наверняка вообще перехватывало дух. Десятки тысяч государственных крестьян из внутренних губерний можно было бы перевести в удел и отправить на освоение отдаленного востока. С учетом их зажиточного состояния доходная часть министерства уделов становилась похожей на пещеру сокровищ из арабской сказки про Али-Бабу.