Тем временем внутри храма, куда отчетливо долетали и звуки марша, и громогласный клич преображенцев, наступила полная тишина. Все здесь терпеливо ждали своей очереди и возможности поприветствовать великого князя хотя бы склоненной головой или даже просто взглядом. Все здесь вполне ощущали свою избранность, наслаждаясь мыслью о том, что будут стоять праздничную службу бок о бок с одним из сыновей императора.
И только Коля не мог разделить со всеми этого общего чувства. Он ужасно беспокоился, как бы не попасть на глаза Кате Ельчаниновой, и прилагал все возможные усилия к тому, чтобы этого не случилось. Когда она поворачивала голову вместе с остальными к входу в собор, он либо присаживался, либо делал шажок за спину кого-нибудь из своих товарищей. Десять раз он уже успел помянуть недобрым словом решение пожилого офицера, посчитавшего, будто делает кадету одолжение, отправляя его на службу в храм. После того, как неприступная Екатерина Ивановна на крыльце генеральского дома, не читая, порвала его письмо и стихи, Коля был совершенно уверен в ее ненависти, и теперь, по его мнению, увидев его, она бы непременно решила, что он ее преследует, а этого допустить он никак не хотел.
Однако все его старания пропали втуне. Едва великий князь в сопровождении старших офицеров Преображенского полка вошел в собор, под сводами храма сама собой образовалась человеческая волна. Вздохнув, она качнулась к алтарной части, затем обратно, расплескалась по приделам и закрутила несколько людских водоворотов, один из которых подхватил щуплых кадет и, словно легкие щепочки, вынес их прямо к воспитанницам Смольного. Коля беспомощно смотрел в лицо Кате, ожидая нового презрительного жеста, но она, напротив, внезапно обрадовалась. Радость ее была так заметна, что Коля совсем потерялся. Отчего-то вспомнив совместную репетицию смолянок и кадет, он вдруг шаркнул ножкой, а потом церемонно опустил голову, то ли приветствуя Катю, то ли совсем не к месту приглашая на танец.
Нелепое Колино поведение ничуть не обескуражило девушку Она была искренне благодарна случаю за то, что у нее теперь появилась возможность хоть как-то объяснить ему свои действия у дома генерала Муравьева и, если получится, просить у него прощения. Тот странный и необъяснимый для нее самой поступок вот уже три недели не давал ей покоя, и сейчас, да еще в такой праздничный момент, она могла наконец освободить себя от неудобного чувства вины. Оставалось лишь дождаться конца службы. Покамест же она, ничего не сказав, постаралась всем своим видом показать смешному в своей торжественной растерянности Коле, что рада видеть его и хочет с ним говорить.