«Но ведь и Он тоже умер, — подумала Катя. — Как все эти мертвецы, как мама, и как потом умру я… Выходит, Он тоже был оставлен…»
Эта простая мысль об оставленности Христа неожиданно пронзила ее такою же острой жалостью к Нему, какую она испытывала по отношению к своей матушке, к отцу, к нелепому Коле, ко всем стоявшим сейчас вокруг нее людям и, возможно, к себе.
«Он такой же, как мы, — думала Катя, и слезы, которых она уже не прятала, свободно сбегали по ее щекам. — Бедный… Бедный Иисус…»
— Бог не есть Бог мертвых, но живых. Ибо у Него все живы, — прозвучал в этот момент голос отца Василия, и то, насколько он отвечал мыслям растроганной Кати, поразило ее едва ли не больше, чем осознание смертности всего живого за минуту до этого.
Вера в то, что у Бога все живы, как невидимый щит опустилась на нее, возведя вокруг нерушимую стену, и страх, пожиравший изнутри ее маленькое сердце, не просто отступил — он исчез в мгновение ока, не оставив по себе и следа.
— Бог не создал нас — людей и все прочие твари — для того, чтобы мы были предметами в Его Царстве, — продолжал гудеть голос отца Василия. — Он создал нас для того, чтобы и мы сияли от прикосновения вечной Божественной жизни. И в день Преображения Господня мы видим, каким светом призван воссиять этот наш материальный мир, какой славой он призван сиять в Царстве Божием, в вечности Господней. Так идите — и воссияйте. Аминь.
В это время на площади перед собором все уже было готово к праздничной торговле. Возы с яблоками, которым наконец разрешили выехать с Артиллерийского плаца, встали против пушечной ограды. Побитый до этого своими товарищами зачинщик теперь страшно важничал и, несмотря на свежие синяки и ссадины, глядел молодцом. Он покрикивал на недавних обидчиков, изо всех сил стараясь показать свою заслугу, а те послушно все исполняли, хотя более половины его кичливых распоряжений были никчемны и отпускались лишь для того, чтобы показать власть. Однако чаемая прибыль мирила этих уставших, голодных и напуганных крестьян друг с другом и с неприютным каменным городом вокруг них. Делая свое дело, они косились на перевернутые пушки в ограде собора, на диковинную турецкую вязь, украшавшую их стволы, и на колонны портика, откуда вот-вот должны были показаться столичные благодетели.
— А вы заметили, как тонко использовал в своей проповеди отец Василий политический намек? — заговорил с Невельским литератор Тютчев, догоняя его и великого князя на выходе из собора.
Обратившись к моряку без особенных церемоний, Федор Иванович, очевидно, имел в виду недавнее их знакомство у великой княгини Елены Павловны, дававшее ему, как он полагал, право вести себя запросто.