Пионер, 1954 № 09 (Журнал «Пионер») - страница 12
Царевич Чаган понял своего дядю не вдруг. Тогда старый хан приказал ему придвинуться ещё ближе и наклонить ухо. И хотя в шатре и так не было никого из посторонних, да и подслушать их никто не мог: шатёр бдительно охранялся, - тем не менее старый Берке перешёл на шёпот.
Чаган понял. Он кивнул головой, и наглое лицо его расплылось в злой усмешке.
Свадебный пир Андрея Ярославича и Дубравки гремел в старинном белокаменном дворце, созданном ещё при дедах Невского дивными владимирскими зодчими, каменотёсами, резчиками и живописцами.
Чуден был этот дворец извне!
Недаром же «умельцами» звал в древности русский народ своих архитекторов и художников! И впрямь: всё умели они. С гордостью говорит о них летописец: «И не искали мастеров от немцев, но свои пришли делатели и камнездатели. И одни умели лить олово и медь, другие - крыть кровлю и белить известью стены, и дивному каменному резанию и рыхлению…» Были среди них и живописцы.
Выстроен был дворец из больших плит и брусьев, ослепительно белых, тёсаных. Снаружи стены были покрыты чудной резьбой; издали эта каменная резьба казалась кружевом.
Два обширных крыльца несли свои золотые островерхие крыши на бочковатых, толстых столбах-балясинах из того же белого камня.
Там и сям виднелись каменные изваяния диковинных, сказочных зверей.
Но чудеснее всего в этом каменном здании было то, что оно -казалось не из камня, а как бы из дерева, но только особого, небывалого, как снег, белого.
Это был дворец-терем.
Русская красавица-изба с её резными из дерева полотенцами, серьгами, подвесками и боярские бревенчатые хоромы с их балясинами, крылечками, коньками, драконами и, наконец, княжий златоверхий терем - всё это воплотилось в белом камне.
…Пир был в разгаре. Некоторые из бояр упились уже так, что тихонько опустились под стол и там похрапывали, укрытые скатертью от всех взоров.
Гриньку Настасьина это и смешило и удивляло. «Вот ведь чудно! - думал он, стоя позади кресла Александра Ярославича с серебряным топориком на плече, как полагалось меченоше. - Ведь уж старые, седые, а напились-то как!»
Однако он и бровью не повёл и стоял чинно и строго, как его учил старый княжеский дворецкий. Гринька исполнен был гордости. Как же! Сам Невский сказал ему: «Ну, Настасьи», будь моим телохранителем, охраняй меня: времена ныне опасные!»
Издали Гринька напоминал сахарное изваяние: он весь был белый. На голове его высилась горностаевая шапка, похожая по очертаниям на опрокинутое белое и узкое ведёрке. Кафтан со стоячим воротом тоже был из белого бархата.