Вольно дворняге на звезды выть (Чацкая) - страница 18

— Да.

И снова возвращается к телефону.

Йонг — настоящий придурок. Рассматривает Рыжего, как выставочный экспонат. Как будто Рыжий неожиданно оказался мумифицированной головой какого-нибудь египетского перца — головой, которая вдруг открыла закостеневший рот и запела.

— Хватит на меня пялиться.

Йонг как будто только этого и ждал. Сигнал к действию. Свисток. Вспышка света. Он в два шага оказывается рядом и заглядывает Рыжему в лицо.

— Тебя в детстве обижали?

Ну ёб твою мать, думает Рыжий и цедит:

— Нет.

— А что тогда с тобой такое?

— Ничего.

— Понимаешь, — говорит Йонг доброжелательно, — мой лучший друг считает, что в тебе есть что-то положительное. Я пытаюсь, — говорит, — найти этому адекватное объяснение. Чтобы включить тебя в наш тандем крепкой дружбы, мы должны изучить друг друга, а после, возможно, образуется трио. Понимаешь?

Рыжий переводит на него тяжёлый, практически неподъёмный взгляд. Точно так же он иногда смотрит на парней в Клетке перед тем, как сделать первый удар. Но самое галимое в Йонге — с ним эти гляделки не работают. Он не боец, он сопля. Ему до одного места, как ты на него смотришь — он даже не отличит взгляд «помолчи немного» от «сейчас я вобью тебе переносицу в череп, и мне ничего за это не будет».

Вот и теперь он просто впечатлённо поднимает брови и выразительно кивает:

— Ясно. Я понял тебя. — Поднимает руку и постукивает себя по виску. — У меня тонкое ощущение чужой психологии. Я тебя понял. Ты не готов.

— Йонг, отцепись от него, — отстраненно бросает Хэ Тянь.

И вот оно. Это работает всегда — Йонг слушается беспрекословно. Не как ребенок, не как собака. Как друг.

Рыжий, скрипя зубами, вынужден признать: преданность, с которой Йонг отдаётся их с мажорчиком странной дружбе, заслуживает некоторого, — некоторого, — уважения. И та граница, на которой он балансирует без особенного труда — где-то между ебланством и здравомыслием — она просматривается, она ощущается, она внезапно приобретает реальные очертания.

Йонг оборачивается через плечо и притормаживает. Исчезает из зоны видимости Рыжего, чтобы поравняться с Хэ Тянем.

Какое-то время они шагают в тишине. Потом он зачем-то понижает голос и спрашивает:

— Чувак, всё нормально?

Рыжий перехватывает рюкзак поудобнее, сильнее хмурится, упрямо смотрит перед собой. Всё с ним нормально. Что с этим мудаком может быть. Ну, настроение плохое. Ну, хочется ему повтыкать в мобилу, помолчать, побыть отмороженным придурком.

И дурацкое предчувствие, которое с самого утра перекатывается внутри с мерзким хрустом, как стальной шарик по битому стеклу, оно вовсе ничего не значит.