Здесь какой-то ебучий бермудский треугольник. Здесь Рыжий теряется — и это не хорошо. Это опасно.
Хэ Тянь слегка отстраняется — по крайней мере, перестаёт касаться кончиком носа переносицы Рыжего, — скользит взглядом вниз, едва ощутимо проводит подушечкой пальца по корочке затянувшейся раны в углу рта. Кажется, что он может сейчас спросить что угодно.
Что на тебя нашло? Какого хрена? Что это было?
Но он спрашивает:
— Больно?
И Рыжего пробирает от его голоса. Глухой и хриплый. Только сейчас понимает: да, действительно, корка лопнула. Болит, печёт. Но настолько насрать на боль ему не было уже очень давно.
Нужно было ещё шире пасть распахивать, — глумится какой-то придурок внутри него. Тут бы и целый рот треснул.
Хэ Тянь ждёт, так что Рыжий коротко отвечает:
— Нет.
И пытается отвернуться, но Хэ Тянь ловит за шею, притягивает обратно.
Всё, пиздец, обречённо думает Рыжий. Он ведь теперь не отпустит.
И он действительно не отпускает. Приходится упереться сжатой рукой ему в грудину — под кулаком быстро колотится сердце. Хэ Тянь будто обдолбан: у него плывущий взгляд и очень горячие, сухие ладони. Улыбка, отдающая дурниной. Мудаческие черти в глазах. Подсыхающие волосы падают на лоб. Появляется иррациональное желание их убрать, завести назад, но Рыжий только сильнее сжимает пальцы.
— Ну и? — говорит с деланным раздражением. — Дальше что?
— Дальше… — Хэ Тянь облизывает губы, задумчиво щурит глаза, скользит взглядом по кухне. — Салат заправишь. Приберёшься тут.
Рыжий резко отстраняется:
— Да ты охуел, что ли?
Но Хэ Тянь смеётся, и Рыжий понимает — всё.
Ему, Рыжему, жопа. Он, блядь, пропал. Потому что зубы у Хэ Тяня, как у здоровой, породистой псины — ровные и крепкие, со скошенными клыками, и улыбка у него идеальная, с острыми, глубокими ямочками, какая бывает только у мажоров, и теперь становится ясно, почему у каждой тёлочки в школе шлюпка протекает каждый раз, когда Хэ Тянь одаривает их этим восьмым чудом света в лицо, будто курок спускает. Улыбнулся — и снёс башку, как из двустволки. Вокруг него мир сраных Куртов Кобейнов.
Но тут такое дело — Рыжий подыхать не хочет. По крайней мере, не так.
— Пусти, — твёрдо говорит он.
И Хэ Тянь отпускает. Продолжает улыбаться, но разжимает руки. Даже делает шаг назад. Рыжий одёргивает на себе футболку. Зыркает исподлобья. Протягивает руку и сгребает в кулак мобильный.
— Эй. Всё нормально?
— Нифига нормального не вижу, — отрывисто бросает он. Смотрит на подсвеченный экран. — Сука, и автобус просрал. Что ты за мудень, а.
Но мудень становится на пути, когда Рыжий собирается выйти в комнату.