Приходится остановиться, собрать всю свою силу воли в кулак, чтобы не огрызнуться, не сказать чего. И смотреть на Хэ Тяня сложно, особенно сейчас, когда пальцы всё ещё слегка влажные от его волос, и губы у Хэ Тяня припухшие, зацелованные.
— Мы могли бы поговорить, как нормальные люди, — произносят они, эти губы. Такую здравую мысль. Такую, блядь, здравую, что тошно становится.
Рыжий отводит взгляд, как пластырь срывает. Бесится пассивно-агрессивно:
— С тобой? — и сглатывает вкус Хэ Тяня. — Ага. Чё б и нет. Я ж теперь никуда не спешу. Говори.
Хэ Тянь не отвечает — просто разводит руки в стороны. Вот он, мол, я. Больше ничего. Больше нечего говорить, нечего предлагать. Бери, дворняжка. Бери, не отказывайся.
Рыжий смотрит на него: бегло, вскользь. Морщит рожу. Хэ Тянь наблюдает за этим мимическим цирком и, в конце концов, спрашивает:
— Чего ты так боишься?
— Я не боюсь! — выпаливает Рыжий слишком быстро, слишком громко. Слишком резко поднимая взгляд.
Хэ Тянь кивает:
— Я вижу. Ты абсолютно точно не в ужасе от происходящего.
В ужасе. Да, он в ужасе. Но не от того, что только что произошло, а от того, с какой силой колотится сердце от близости с этим придурочным. С какой силой оно сокращается каждый раз, когда взгляд натыкается на Хэ Тяня: неважно, где — в школе, на улице, посреди их с Пейджи гостиной, сейчас. Эта секунда, этот пропущенный удар, этот крошечный перебой — вот, от чего в ужасе Рыжий.
Он в ужасе от того, что понятия не имеет, где именно была та граница, когда закончилась его нормальная жизнь и начался этот пиздец.
— Меня дома ждут.
Рыжий проходит мимо, ломится танком, задевает плечом, хотя места вокруг дофигища. Вот он, Рыжий. Вот в этих деталях. Таков его способ сказать: мне не страшно. Не страшно трогать тебя, не страшно быть рядом с тобой. Я тебя не боюсь. Мне, может, вообще поебать.
Краем уха он слышит тихий смешок из-за спины. Ага, конечно.
Бросает глухо:
— Да, оборжаться. Пиздец, смешно.
Хэ Тянь молча опирается плечом о стену уже в прихожей. Смотрит из полумрака, подсвеченный только ночником из-за спины, как Рыжий возится со своей мастеркой.
Ему иногда кажется, что Хэ Тянь может так смотреть на любую хрень, даже если Рыжий будет бродить по городу и распинать щенков. Он вот так обопрётся плечом, наклонит голову, мысленно вылетит в астрал и будет смотреть, пока у него не повылазят болты.
— Проспись, — советует Рыжий, берясь за ручку двери.
Хэ Тянь протягивает нараспев:
— Твоя забота. Так греет.
От оглушительного хлопка двери барабанные перепонки гудят тонким звоном, но Рыжий, как ни прислушивается к себе, не чувствует ни злости, ни бешеного раздражения. Только усталость после слишком долгого дня.